Скайрим задание единственное лекарство. Квесты даэдра (окончательный вариант)

Блуждая по дорогам Скайрима, вы можете наткнуться на случайных путников, которые расскажут вам о безумном вожде прокаженных и дадут наводку на начало задания. Однако вы можете начать прохождение этого квеста самостоятельно — достаточно найти каджита Кеша Чистого, обитающего неподалеку от святилища Периайта, что на северо-востоке от Маркарта.

Чтобы призвать даэдрического владыку, вам нужно будет вдохнуть ядовитые пары каджитского варева; его можно изготовить из редких ингредиентов, которые вам нужно будет раздобыть. Также вы должны быть не менее 10 уровня.

Где найти ингредиенты?

1. Безупречный рубин. Самый редкий ингредиент, поэтому охоту за ним лучше начинать с самого начала игры. Рано или поздно он вам встретится, вот тогда и стоит начинать выполнение квеста Периайта. Безупречные камни почти во всех локациях могут быть не только рубинами, но есть и надежные способы заполучить нужный камень: в одном из последних заданий Темного Братство камень можно найти в спальне «сами знаете кого»; также можно пройти очень комплексное и сложное задание с Короной Барензии.
2. Ядовитый колокольчик. Продается почти у всех алхимиков и произрастает на болотах.
3. Прах вампира. Продается у некоторых алхимиков и, само собой, достается из вампирских трупов.
4. Серебряный слиток. Можно купить почти у любого кузнеца или отлить самому из соответствующей руды.

Принесите всё это каджиту, попросите сварить вам зелье, а затем, набравшись храбрости, выпейте его. После этой процедуры к вам явится сам Периайт в образе чумной крысы и попросит вас убрать его «зарвавшегося» слугу — Оркендора, обитающего в двемерских руинах Бтардамз. Если вы обратите свой взор на запад, то как раз можете увидеть эти самые руины.

Внутри Бтардамза вас ждет стандартное для Скайрима исследование подземелий с зачисткой местных обитателей. Вашими противниками будут блюющие зеленой жидкостью служители культа, которые в большом количестве могут представлять некоторую опасность. Сам Оркендор находится в Арканексе и он довольно сильный маг. Уничтожьте его и, если вы последователь школы некромантии, обратите внимание

Кеша Чистого, который является хранителем Святилища Периайта . Святилище Периайта находится на вершине скалы, возвышающейся над шахтерским городком Картвастеном . Вообще, информацию об этом квесте вы сможете получить встретив больного бродягу по достижению десятого уровня, однако, вы вольны отправиться к Святилищу и без его напутствий.

Святилище Периайта

1. Ядовитый колокольчик (000516С8)
2. Серебряный слиток (0005ace3)
3. Безупречный рубин (00068522).
4. Прах Вампира (0003AD76)

Вашим заданием будет убить Эльфа Оркендора, который предал своего хозяина и укрывается в недрах двемерской крепости Бтардамз.

Бтардамз

Наградой станет щит Разрушитель Заклинаний, который обладает способностью при использовании создавать заклинание оберега.

Второй мой рассказ на Грелку.
Его трепали Тузики не так сильно, как Апитерапию.
На идею рассказа натолкнул материал, который я читал как-то в инете. Об Антарктиде, секретной военной базе немцев, которая находилась в хороших климатических условиях.
В, общем, хотите верьте, хотите нет,

ЕДИНСТВЕННОЕ ЛЕКАРСТВО

Профессор Карл Мюллер выругался.
Всё пошло не по плану. Его новейшая вакцина под кодовым названием «Neue Weiß» повела себя как пьяная женщина: непредсказуемо и без разбора. А ведь старый план вождя нации, осуществленный с 1 сентября 1939 года, был практически успешно претворен в жизнь. Но фюрер взял слишком большой вес на грудь немецкой нации, о чем он много раз сокрушался, сидя рядом с отцом Мюллера на берегу подземного озера. И как хорошо всё начиналось…
Первые опыты с захваченными людьми разных национальностей прошли успешно. Вакцина действовала безотказно. В огромный ангар помещалась сотня испытуемых: по двадцать человек от нации. Воздух уже заранее был пропитан нужной концентрацией невидимого вещества, над созданием которого профессор работал двадцать лет. Пленных отбирали тщательно – проверялась родословная до седьмого колена, чтобы гарантировалась чистота рода. Мировые информационные агентства все чаще сообщали о таинственных пропажах судов в южной Атлантике. Всё проходило по одному сценарию – какая-то неизвестная сила как будто магнитом втягивала судно в морскую пучину; люди в панике бросались за борт тонущего корабля, и никто, естественно, не возвращался домой. Только в некоторых случаях радисты успевали сообщить на большую землю о начавшемся ужасе. И всё – дальше никаких следов.

Карл с наслаждением просматривал кадры, снятые скрытыми камерами в зале испытаний. Восемьдесят человек с ужасом взирали на несчастную двадцатку отверженных. Внезапно, словно по невидимой команде, спустя две минуты после захода в ангар люди одной крови начинали в буквальном смысле слова убивать друг друга голыми руками. Огромный здоровяк весом под полтора центнера за полминуты удушил хрупкую старушку интеллигентного вида, а после этого подбежал к специально выставленной в углу виселице, взобрался на скамейку, сунул петлю в шею и оттолкнулся ногами. Его округлое лицо быстро приобрело цвет спелого помидора, толстяк захрипел, задергался и вскоре затих. Восемьдесят других испытуемых после минуты полнейшего шока начинали приходить в себя и пытаться помочь несчастным. Но у тех словно удесятерились силы: легкая, словно пушинка, интеллигентная девушка в очках в мгновение ока отбросила в сторону двух крепких мужчин, и далее продолжила свое дело. Она убивала отца с матерью, причем делала это с самым невозмутимым выражением на своем лице.

На плечо возбужденного Карла Мюллера легла тонкая кисть. Он с недовольным видом обернулся. Одного мгновения было достаточно, чтобы это выражение сменилось на льстивую улыбку.
– Добрый день, фройляйн Марта! Вы оказали мне честь, ответив согласием на приглашение. Именно внучка великого человека должна была первой увидеть результаты моего невиданного в истории опыта! Как вам это зрелище?
Профессор с подобострастным видом уставился на миловидную брюнетку лет двадцати пяти. Она была бы красавицей, но облик портил нос, доставшийся ей в наследство. Немного длинный, с горбинкой посередине, делал её лицо чуть грубоватым для женщины. Стройная фигура была затянута в черную облегающую ткань, напоминавшую костюм аквалангиста. В левой руке Марта держала легкий шлем из материала, напоминавшего стекло.
– Зрелище не для слабонервных, - голос девушки звучал контрастно с её обликом, мягко и нежно, с звенящим «с» в словах. – Жаль только, что наши некоторые соотечественники пытались помочь этим недочеловекам.
– Да, я тоже разочарован. Одно дело, когда читаешь сообщения из прессы, интернета, видишь по ТВ, как опустилась наша нация. Совсем другое – когда тут наблюдаешь всё воочию.
– Этого следовало ожидать. Как говорил мой дед, в нашей стране выжили далеко не самые лучшие представители нации. Самые достойные полегли на полях сражений. Или перебрались сюда…
Марта бросила изучающий взгляд на профессора. И тихо спросила:
– Опыты, я так поняла, закончены? Наши соседи, надеюсь, не разнюхали о них?
– Все чисто! – воскликнул Мюллер. – Самая надежная конспирация, ангар был окружен пятью кольцами отборной охраны.
– Тогда приступайте. В этот раз мы сделаем всё по-другому. Если глупое человечество уже считает, что медицина победила абсолютно все болезни, то оно в очередной раз заблуждается. И никакая генная инженерия им не поможет! Мой дедушка был бы доволен. И, как в старые добрые времена - Gott mit uns! *
*Gott mit uns! (нем.) – c нами Бог!

Марта и Карл с улыбками смотрели на последние минуты драмы, что происходила в ангаре. Все двадцать человек одной крови были мертвы. Из десятка людей, пытавшихся утихомирить разбушевавшихся подопытных, в живых осталось только трое, но и те получили тяжелые ранения. Остальные семьдесят испуганно жались к дальней стенке ангара.
– Гут! – воскликнула Марта. Она ласково потрепала довольного профессора по щеке, повернулась и пошла на выход. Карл семенил следом. Девушка вышла на ровную площадку небесного цвета, щелкнула пультом. Зуммер. Откуда-то сверху на лед мягко приземлился летательный аппарат, напоминающий плоский тазик, перевернутый вниз дном. Прозрачная кабина бесшумно раскрылась. Марта застегнула шлем и шагнула внутрь. Карл на мгновение поймал себя на мысли, что многое бы отдал за то, чтобы переспать с этой фройляйн – слишком хороша была её фигура. Но он знал, что это невозможно. Марта обернулась, небрежно выбросила вверх правую руку, согнутую в локте.
– Хайль, Гитлер!
Мюллер вытянулся в струнку, щелкнул каблуками, ну точно так, как почти сотню лет назад делал его предок, вскинул вверх прямую руку:
– Хайль!

И вот всё пошло наперекосяк. В южно африканской республике, самой ближней стране, начался полный бедлам.
Помощники Карла на таких же, как у Марты, летающих тарелках распылили вакцину над Кейптауном. Но ужасы почему-то начались не только внутри намеченной диаспоры, но и между бесплеменными неграми. Это не входило в планы начальников Мюллера. Элитной нации в будущем необходимы безропотные рабы; а что она, эта элита станет делать, если вся рабочая сила погрызет глотки друг у друга? Но было поздно.
Весь мир с ужасом наблюдал, как с юга африканского континента катится на север небывалый в истории смерч. Евреи убивали евреев. Но внезапно вирус убийств захватил и чернокожую нацию. Те начали крушить всех подряд. И чем выше был интеллект чернокожего человека, тем охотнее он включался в массовое безумство. Мюллер быстро сообразил: наверное, сработал фактор смешения кровей. Он тут же доложил об этом наверх. И с мучительным ожиданием ждал ответных приказаний. Наконец, поступила директива: «Ни во что не вмешиваться, разные полукровки тоже должны быть уничтожены по всей Земле».

Всемирный Парламент заседал с утра до поздней ночи. После оглушительных споров президенты ведущих стран мира сошлись на решении: направить в Африку войска, с тем, чтобы блокировать распространение заразы по линии экватора. Сигналами тревоги были подняты элитные части, каждую минуту с военных аэродромов взлетали десантные самолеты с военными.
В Израиле царила суматоха. Жители бросили насиженные места и в панике, с плачем и причитаниями, кинулись в разные концы света. Почему-то особой популярностью пользовался Китай. Наверное, там было легче затеряться среди пары миллиардов желтолицых.
Эпидемия стремительно надвигалась на цивилизацию. Уже только львы, слоны и носороги правили в таких странах, как Ботсвана, Мозамбик, Намибия и Зимбабве. Миллионный военный контингент мирового Парламента занял боевые позиции вдоль экватора. Солдаты и офицеры изнывали от тропической жары, проклиная всё на свете. Среди них не было ни одного еврея.
Внезапно, как гром среди ясного неба, прозвучало сенсационное сообщение: эпидемия перебросилась на южно- американский контингент. Чили, Аргентина, Бразилия пришли в хаотическое движение. Часть войск мгновенно бросили на десантные корабли в Дакаре. Америку надо было срочно спасать, ибо без кровеносных жил банковской системы мир мог слишком глубоко вдохнуть воздух первобытной свободы.
Карл Мюллер, контролируя события, легко перемещался над землей со сверхзвуковой скоростью. Или под водой, где сопротивление океана позволяло развивать всего 800 км/час. Он с удовлетворением видел, что дела в Южной Америке развиваются по запланированному сценарию. Всё было рассчитано с точностью до часа. Небольшая задержка в Африке не имела особого значения. Каждый раз, возвращаясь на землю Королевы Мод, профессор с удовлетворением репетировал про себя короткий доклад, что он сделает Марте в присутствии истинных арийцев.
Войска мирового Парламента не сумели отстоять линию своего экваториального фронта. Внезапно солдаты и офицеры почувствовали панический ужас, такой же страх, как, например, испытывает безоружный человек, за которым гонится стая голодных львов. Эта волна как будто накатила на них из жаркого африканского воздуха, внезапно, неожиданно, в одну минуту. Войска, побросав оружие, в панике бежали на север.

В это время на полярной антарктической станции «Новолазаревская» шла обычная русская пьянка по поводу дня рождения командира экспедиции полковника Шишкарева. Со склада привезли небольшую цистерну со спиртом, и праздник начался. В такое время на станции никто не смотрел телевизор, не слушал радио, и даже радисты отключали напрочь свои приборы.
На пятый день гулянки двое закадычных друзей Колька Рубцов и Саня Кувязев решили проветриться на дизельном тракторе. То есть сгонять на запасной склад за второй бочкой спирта. Сказано - сделано. Колька сидел за рычагами трактора, а Саня, как более подкованный в технике и географии человек, следил за приборами в меру своей трезвости, дабы не сбиться с пути и не заплутать на бескрайних просторах шестого континента. Спустя три часа после начала поездки друзья почувствовали странное ощущение. Как будто уже практически протрезвевшие, они на глазах пьянели. Без всякого спиртного. Колька, бойко рассказывавший о своем прадеде, который брал когда-то Берлин, вдруг стал заплетаться языком и договорился до того, что его предок взял в плен самого Гиммлера. Саня был немного трезвее, он и сообразил первым, что творится неладное. Взглянув на часы, чтобы засечь время начала странных метаморфоз со своим спутником (а Коляна он знал с детских лет, и всегда тот после выпитого постепенно трезвел, а не наоборот), Кувязев с ужасом обнаружил, что его часы показывают время, когда они еще кутили в теплом помещении полярной экспедиции.
– Чё за дела? – воскликнул Саня, прикладывая часы к уху. – Вроде идут… Колян! Сколько на твоих зо… золо… золотых?
Напарник поднял руку к глазам и долго рассматривал циферблат. Промычал что-то нечленораздельное и ударил по тормозам трактора. Оба друга едва не расшибли лбы о стекло кабины. Саня рывков приблизил к себе левую кисть Коляна.
– Мать твою… Тоже отмотали назад пять часов. Да что же это делается? Надо на свежий воздух, отлить и прийти в чувство. Колька! Пшли!
Он вытащил напарника из кабины. Вокруг - безмолвная бело-синяя пустыня. Темное небо с миллиардами звезд. Саня отпустил друга, тот мягко упал в снег. Кряхтя, Кувязев стал расстегивать ватник, чтобы пописать. Его пальцы были на последней пуговице, как внезапно налетел резкий ветер. Саню сбило с ног, он успел ухватиться за унты Коляна, оттащить его в небольшую яму. Ветер усилился и вскоре превратился в смерч. Друзья снова протрезвели, они теперь боролись за свою жизнь, упираясь руками и ногами в стенки воронки, с тем, чтобы их не выбросило наружу. Саня и Колян не видели, как подкинуло в воздух их трактор, завертело, закружило, словно перышко, многотонную махину. Потом раздался страшный скрежет, как будто металл столкнулся с твердой преградой.
Спустя час стихло.

Друзья, кряхтя и матерясь, с трудом откопали себя из снежного плена, вылезли наружу. И от изумления одновременно воскликнули: «Млять!!»
Их родной трактор-вездеход был искорежен и разбит. Над ним как будто завис в воздухе странный предмет, напоминающий тарелку. Радиусом метров десять. Из низа предмета торчал штырь, он пробил кабину вездехода, словно пришпилив его к земле.
– Откуда эта хрень взялась? – пробормотал протрезвевший Колян. – Что мы теперь будем делать?
Лишиться средства передвижения в Антарктиде означало одно – смерть.
– А черт его знает… - задумчиво ответил Саня. – Нам остается одно. Посмотрим, что внутри этой хрени.
Друзья, сопя и отплевываясь, полезли вверх по штырю. Саня добрался до днища, нашпигованного загадочными приборами и кнопками.
– Держи меня! – крикнул он напарнику.
И принялся нажимать на все рычаги и кнопки подряд. На второй минуте случилось неожиданное. Люк открылся, и оттуда на головы друзей свалилось что-то тяжелое. С матюгами полярники полетели вниз, на кабину своего искореженного трактора. Когда пришли в себя, то застыли от увиденного.
На бело-голубом снегу лежали два человека. Мужчина, седой, со строгим лицом и застывшими глазами. Девушка в облегающем комбинезоне и разметавшимися волосами черного цвета. Они были мертвы.
Саня осторожно подошел к ним, наклонился.
– Карл Мюллер… новая Германия, - прочел он на левой стороне комбинезона мужчины. – А эта красотка кто будет?
Ага. Марта Шилькгрубер, тоже «новая Германия». Что за хрень? Где-то я слышал эту фамилию. Колян! Ты не знаешь?
Рубцов молча покачал головой, в ужасе глядя на мертвецов.
– Что будем делать, Коль? – спросил Саня. – Им хана. И нам, похоже, тоже кранты. От станции отпилили километров сто, не меньше. Не дойдем.
– Давай, попробуем завести эту хрень! – внезапно проговорил Рубцов. – Ведь она откуда-то прилетела? Вдруг заработает? Мне отец рассказывал, что немцы действительно в конце войны разрабатывали вот такие вещи. Прадед ему говорил. Я не верил, смеялся над ним. А оказывается – правда.
– Давай! Делать больше нечего… - согласился Саня. – Полезай ты первым, коль предложил. В кабине подергай разные рычаги, может и заведется. Все механизмы устроены похоже друг на друга. А я посмотрю наш трактор.

Он полез в кабину и взглянул на приборы. Громко вскрикнул, вылетел оттуда, как ужаленный змеей.
– Что? Что с тобой? – лицо Коляна побелело.
– Там! Там!! Прибор показывает время!
– Какое время? Да говори ты, не трясись! – выкрикнул Рубцов.
– Пятое июня 1989 года… - тихо проговорил Саня и не удержался на подогнувшихся, обмякших ногах, осел на холодную землю.

Спустя час друзья немного пришли в себя.
– Как ты думаешь, что это означает? – спросил Колян.
– Наверное, смерч закружил наш трактор против часовой стрелки. Вот он и отмотал назад время. В этих местах и раньше замечали много странностей. А у нас? Мои часы показывали время, когда мы с тобой еще гуляли с друзьями на станции. Мы как будто вернулись назад. На немного. А трактор наш – на много.
Они помолчали с четверть часа, размышляя над догадкой. Потом Саня решительно встал.
– Ладно! Слезами горю не поможешь. Давай, Колька, полезай на эту штуковину. Может, что и получится.
Спустя десять минут его друг с ободранными руками перебросил свое тело через последний барьер и оказался в кабине дисколета. Охнув от увиденного, Колян стал перебирать рукоятки управления.
– Ну что там? – нетерпеливо крикнул снизу Кувязев.
– Тут черт ногу сломит! – глухим голосом отозвался Рубцов. – Прав был мой прадед! На панели прибора – свастика.
– Давай, тыркай там всё! – с надеждой в голосе крикнул Саня.
– Тыркаю! – отозвался Колян.
Спустя несколько секунд после его слов летательный аппарат внезапно ожил. Послышался странный свист, который усиливался с каждым мгновением. Вокруг трактора взметнулась пурга из снежного покрова. Саня бросился в воронку и лег, закрыв голову руками. Но вскоре любопытство пересилило страх. Он вылез наружу и увидел, как дисколёт медленно вращает трактор вокруг оси. Против часовой стрелки. Но самое удивительное зрелище наблюдалось в небе. Над белой пустыней взметнулось поразительное сияние: огромные картинки меняющегося мира. Саня Кувязев едва не рухнул назад от изумления – он видел себя, совсем молодого человека, который только поступил в заветный московский вуз. Потом другие видения – себя в школьной форме, всё младше и младше, своих молодеющих отца с матерью.
Он крикнул писклявым голосом:
– Колька! Стой!! Выруби рычаги!
Друг высунулся из кабины нацистского дисколёта. Звонко, по-мальчишечьи закричал:
– Саня! Я всё понял! Мы претворяем в жизнь слова Архимеда «Дайте мне точку опоры, и я переверну весь мир!» Я вижу тут такие картинки, что закачаешься! Моих родителей живых, совсем молодых. Вот эту Марту! Она, оказывается, внучка Адольфа Гитлера! Он не покончил с собой в мае 1945-го, как твердила вся фальшивая пресса мира! А приплыл на подводной лодке с элитными учеными и отборным гитлерюгендом сюда, на землю Королевы Мод в Антарктиде! Немцы разрабатывали новейшее оружие, психотропное в том числе. И эти летающие тарелки! Вот зашибись мы попали! Весь мир сейчас меняется, уходит не только назад, в прошлое, а вместе с ним перейдет в другое измерение!
– Останавливай, я тебе сказал!! – заорал Саня. – Мы сейчас станем младенцами, а потом исчезнем!
– Не исчезнем, не бойся! – ответил Колян. – Мы, русские, опять спасаем мир. Я сейчас докручу до того момента, когда снова будет жить мой прадед! А там уже всё пойдет по-другому! С учетом всех ошибок прошлого. Это – единственное лекарство от вируса, что изобрел вот этот хмырь, Карл Мюллер под руководством внучки фюрера! Тут всё видно на мониторе. А иначе всем по-настоящему будет кранты, евреям в первую очередь! Я поставил тумблер на 1935 год! Там и остановимся!
Саня Кувязев рассмеялся и облегченно вздохнул. Потом крикнул:
– Ну ладно, крути дальше! Будь что будет! Гораздо приятнее родиться во второй раз, чем сейчас замерзнуть в снегу. Надеюсь, что в будущем нам не предъявят счет за этот незапланированный эксперимент.

Перевод И.Бернштейн

Два года назад, окончив интернатуру в клинике, я в ожидании стипендии для дальнейших занятий подрядился на месяц замещать уезжавшего в отпуск деревенского врача.

Когда я к нему явился, он включил настольную лампу, направил свет мне в лицо и спросил грубым голосом, будто держа недожеванный клок сена во рту:

Ваш возраст, позвольте узнать? Женаты? Охотитесь? То есть какую школу кончали?

И принялся размашисто выдвигать и со стуком задвигать обратно ящики письменного стола, а потом нажал кнопку, вызвал медсестру и дал ей какое-то распоряжение насчет лошади. После этого он, пригнувшись в кресле, стал постукивать воображаемым арапником по жестяной корзинке для бумаг, отбивая темп неторопливой рыси. Вид у него был нисколько не заинтересованный.

Да нет, - брезгливо произнес он, возвышаясь в седле. - Нам эти ваши новомодные измышления ни к чему. Здесь участок особенный. Тот, кого я оставлю вместо себя, в первую голову должен быть джентльменом. Можете пичкать всех и вся пенициллином и сульфидином. Можете хоть целый приход засадить в кислородную палатку и каждому накачать в кровь американских наркотиков, знаю я теперешние методы; но поверьте моему сорокалетнему опыту, джентльмен - это главное. Выпить не хотите? Вы знакомы с Фобхемами?

Он произнес это имя тоном человека, вдруг облачившегося в придворное платье, и так высоко задрал голову, что показал мне глубины мясистого носа и низ подбородка. Изменчивый человек был доктор Рэй: что ни фраза, то новое обличье. Но после двух рюмок виски он стабилизировался. Изнутри на лицо излилась густая краска стыда, пропитала разбухшие уши и стекла по шее за воротник. Жесты стали доверительными, одна ладонь легла мне на плечо, голос понизился, и если в одном глазу голубой пилюлей блеснула твердая житейская мудрость, зато другой опасливо заслезился насущной заботой.

Дело сводится вот к чему, дружище, - сказал он, презирая сам себя. - В приемную ломится полдеревни: кто палец порезал и собрался от этого помирать, кто грозится написать в министерство здравоохранения жалобу, почему, мол, не выдаешь бесплатно бандажи и костыли… Ну, как всюду. Работа и работа. Понятно? Так вот, забудьте все это. Важно совсем другое.

Что же? - заинтересовался я.

Сейчас услышите, - уже резче ответил он. - Единственные, кто здесь имеет значение, - это пятнадцать семейств частных пациентов. Они - источник дохода. Я тут кормлюсь от них, можно сказать, всю жизнь и нужды не знаю. Мне важно, чтобы вы не напортили. С ними надо постоянно быть начеку: поступил вызов - и сразу едешь. Я не могу допустить, чтобы кто-то портил мне практику разной новомодной дребеденью.

Просто не могу себе этого позволить, если честно сказать, - объяснил он, отступил на шаг, широко разинул рот и стал ощупывать свои скулы.

По-моему, вы человек подходящий, - заключил он. - Еще рюмку? Здесь у нас только три недуга: бридж, лошади и семейная жизнь. (Вы не женаты? Рад слышать.) И одно-единственное лекарство: такт. Ну да все равно, - сказал он. - Сейчас август. Все в разъезде.

В тот август окрестные парки словно покоились под стеклом. Деревенские коттеджи распушились, как куры на солнце; а большие загородные дома степенно лоснились. Воздух узорными фестонами свисал со столетних деревьев. Объезжая больных, я попадал из одного тропического сада в другой. Мужчины, похожие на фазанов, выезжали в охотничьих дрожках из старинных усадеб; голоса их жен взрывались залпами, напоминающими гогот вспугнутой дичи. Большие, умудренные форели, живущие в реках, как рантье на проценты с капитала, были неизменно к услугам нервных, взвинченных рыболовов, располагавшихся по живописным берегам. Над полями стоял теплый, хлебный дух жатвы, в пивных пахло розами, шерстяным ворсом и табачным дымом. Пятнадцать семейств таились за стенами своих усадеб XVIII века. Там миссис Глюк приказывала подсадить еще жимолости, чтобы на будущий год заглядывала во все спальни; здесь старый адмирал гнул спину над своими любимыми головоломками, а молодые Хукхемы отдыхали по уикендам после восхождения к столичным высотам кабинета министров. В двух милях оттуда лорд Фобхем, обутый в кеды, сдавал флигель за баснословную цену и коротал вечера, накачиваясь джином на пару с мистером Кэлверли, интеллигентным алкоголиком, который, как мне вскоре стало известно, то и дело терял что-нибудь из одежды и по очереди ночевал, без ведома и согласия хозяев, у всех своих соседей. В доме с араукариями сидела усатая миссис Люк и мирно пережевывала фамильное состояние. В Апли обитал финансист Хикс, который как-то отстрелил голову каменному пеликану у себя на воротах; а в бывшей мельнице на краю заливного луга гнездилась, как куропатка, трижды разведенная миссис Скарборо (Пэнси) Флинн и ловила чутким ухом звуки мужских голосов. И наконец, были еще супруги Басильеро, привезшие с собой в деревню шик лондонского отеля - даже иссиня-бритая физиономия Джока Басильеро казалась вырезанной из куска ковровой дорожки, какие устилают гостиничные коридоры под лампами дневного света.

Я так описываю тот август, что может создаться впечатление пышности вполне тропической, в действительности же это был один из самых холодных августов за многие годы. В деревне свирепствовал грипп. Тропической была только жизнь тех пятнадцати семейств. На определенной стадии цивилизации происходит разогрев до прямо-таки таитянских температур, хоть бери и пересаживай из наших умеренных широт куда-нибудь в знойный климат; недаром среди пятнадцати семейств ходили разговоры об эмиграции на Ямайку. С этими тропическими тенденциями я столкнулся почти что сразу.

Спустя несколько дней после моего водворения на месте доктора Рэя у Хиксов принимали гостей. Я узнал об этом, потому что поздно ночью ко мне в кабинет явился, поддерживаемый друзьями, мистер Кэлверли с рассеченной головой. Среди сопровождавших была миссис Басильеро.

Что это вы учинили? - спросил я, обрабатывая рану.

Мистер Кэлверли был в одной рубашке без воротничка, и от него сильно пахло плющом. Он оказался курчавым брюнетом с симпатичным, беспомощным, зверским выражением лица.

На него водосточный желоб свалился, - ответила одна из женщин. - Рана не глубокая? Опасности нет? Бедняга Томми. Это он карабкался к Пэнси Флинн.

Сочувствие задело мистера Кэлверли за живое. Он вскочил, выбив у меня из рук перевязочные материалы, и с криком «Убью!» отогнал всю компанию к дверям.

Финансист Хикс (живое доказательство того, что общество еще имеет большие резервы экономии; он, например, с успехом экономил на гласных) умиротворяюще произнес:

Сдтье, Томми, и змлчите. Смтрите, Рэй не прдает знчения.

Это не Рэй, - возразили ему. - Рэй уехал отдыхать.

Гспди! Нм тлько не хвтало шрлтанов! - всполошился Хикс.

Я усадил Кэлверли обратно в кресло.

Да он не всх отравит! На гсдарственном жлванье? Нет?

Кэлверли снизу заглянул мне в лицо с нежной, доверительной улыбкой людоеда.

Убью, - пообещал он приятным, культурным голосом.

У двери миссис Басильеро громко обсуждала интимные подробности супружеской жизни каких-то Пипа и Дотти.

Утром на ковре в приемной я нашел галстук Тома Кэлверли.

В последующие сутки или двое до меня урывками доходили все новые сведения о сборище у Хиксов. Кэлверли взобрался по увитой плющом стене чуть не до самого верха. Хикс высадил ногой окно у себя в гостиной. Два или три автомобиля попали в механическую мастерскую для выправления вмятин. А леди Фобхем, к которой я был вызван, искупалась в фонтане перед домом.

А потом позвонили от Басильеро. Я объезжал больных на участке, и вызов догонял меня из дома в дом. Попал я к ним только в половине первого. Мне было передано, что у мистера Басильеро «опять припадок».

Чета Басильеро проживала в доме постройки 1740 года. Переступив порог, я прежде всего заметил портреты прославленных лошадей прошлого, все в медалях, и повсюду много белого с позолотой - типичный интерьер той эпохи. Слуга-испанец ввел меня в просторный холл, где против двери кипело морское сражение во всю стену - большое полотно в золотой раме, все кудрявившееся мелкими вздутыми волнами, облачками, парусами и походившее поэтому на серо-лиловую завитую прическу хозяйки. Миссис Басильеро вышла ко мне одетая, как у них полагается за городом, в костюм из твида, но только редкостного песочного оттенка. На ходу она нарочито вихляла бедрами - такой походке обучали светских барышень во времена ее молодости - и умело, еле заметно, подмигивала одним глазом. Росту она была маленького, с тонкими руками и ногами, квадратным подбородком и узким тазом подростка.

Мне звонили в приемную… - начал было я.

Я же вызывала Рэя.

Рэй уехал отдыхать.

Это нож в спину. Нас всегда пользует Рэй.

Она разглядывала меня фиалковыми глазами, словно прикидывала, нельзя ли со мной все же как-то договориться и вернуть Рэя, может быть, предложить мне пари, что стоит ей только захотеть, и он сам к ней примчится, хоть с того края земли.

Вы ездите в его автомобиле, - с укоризной сказала она. - А он обещал, что одолжит его мне.

И посмотрела искоса, как я это воспринял.

Я ответил, что участковому врачу полагается машина.

Миссис Басильеро слегка дернула головой и повела одной бровью: я успешно парировал ее выпад.

А жаль, - вздохнула она.

Что с мистером Басильеро? - участливо спросил я. - Я очень сожалею о его нездоровье. Могу я его видеть?

Миссис Басильеро задумчиво хмыкнула, глядя мне прямо в глаза. Потом еще раз дернула головой, как бы отряхиваясь от досадных неприятностей; неприятности - это был я.

Я звонила, чтобы пригласить Рэя к обеду, - сказала она. - Упустила из виду, что он уехал. - И снова попробовала со мной сторговаться: - Может, вы останетесь?

Но мне сообщили, что у мистера Басильеро был приступ.

Был, - подтвердила миссис Басильеро. - Он потерял голос. Не может говорить. - Ее прямой взгляд искусно затуманился, взывая к состраданию.

Мне надо посмотреть ему горло, - сказал я.

Тут она вдруг по-мужски захохотала.

Пожалуйста, если вам угодно. Вы не поняли. Какая досада, что нет Рэя! Он не может говорить в том смысле, что не хочет. Мы с ним не разговариваем. Поругались после того вечера у Хиксов. По-моему, вы должны остаться обедать. А то некому перепасовывать. Все разъехались. Мы всегда вызываем Рэя, когда у мужа пропадает голос. Останетесь? Я пока отведу вас к нему.

Она пошла вперед, выступая как кошка, и я двинулся вслед за нею.

Посмотрите ему горло, доктор, - громко сказала она, распахивая дверь кабинета.

Мистер Басильеро оказался тоже небольшого роста. Когда я вошел, он разглядывал свои рыболовные снасти и не поднял головы мне навстречу.

Чертовски вам рад, доктор, - буркнул он. - У нас опять нелады.

Это грустно, - посочувствовал я ему.

Тут мистер Басильеро поднял голову и спросил:

Такт, вспомнил я, единственное лекарство - это такт. И я не стал ему объяснять, что меня вызвала его супруга. Басильеро был из тех смуглых красавцев мужчин, у которых красота кривит лицо на одну сторону, словно гримаса боли. Лет около сорока пяти, он, однако, казался уже слегка усохшим внутри своей кричаще пестрой одежды - на нем был лиловый пиджак в крупную зеленую клетку, - и благодаря такому камуфляжу он в любой богато обставленной комнате становился практически невидим. Лицо его последние двадцать пять лет украшали две выпуклых сизых щеки. Как я узнал впоследствии, мистер Басильеро прошел суровый курс лечения от алкоголизма и в результате туговато соображал.

Я скоро убедился, что главную его заботу в жизни составляло переодевание. Он с утра до ночи следил, чтобы его костюм соответствовал требованиям момента, хотя что это за момент, он не помнил. «Пойду, пожалуй, переоденусь» - была его постоянная присказка. Или: «Сейчас сменю сапоги и съезжу в деревню».

Мистер Басильеро разглядывал мой поношенный серый костюм.

Миссис Басильеро любезно пригласила меня к обеду, - сообщил я ему.

Обычно мы зовем Рэя, - сказал он. - Для пере-пасовки. Разбирается в женщинах. Найдет выход из любого затруднения. Она, - мистер Басильеро бесстрастно указал пальцем на дверь, - должен вас предупредить, потеряла голос. Не может говорить.

Сыроватая погода для августа, - сказал я.

Да. Я утром надевал теплый плащ, - согласился он. - А впору бы и пальто, по такому холоду. Когда не отвечают, трудно поддерживать застольную беседу. А надо, у нас испанская прислуга. - Произнеся такую длинную речь и до конца исчерпав свой запас слов, Басильеро умолк. Мы сидели с ним и молча разглядывали серебряную фигурку собаки у него на столе. Спасение пришло в образе одного из испанцев, объявившего, что кушать подано.

Мы перешли в столовую, такую высокую и просторную, что супруги Басильеро были в ней как две актинии, приросшие ко дну аквариума. Я же, наоборот, чувствовал, что неприятным образом вырастаю все выше и выше; мне и без того было достаточно неловко, а тут еще этот страх, как бы, зазевавшись, не ткнуться макушкой в потолок.

Если вы попросите мужа, уверена, что он даст вам чего-нибудь выпить, - сказала миссис Басильеро, когда мы уселись.

Не побеспокоите ли ее, чтобы передала сюда хлеб, - обратился ко мне мистер Басильеро. - Эта испанская прислуга вечно что-нибудь да упустит.

Я был подсоединен к ним, как телефонный шнур. Поворачиваясь у себя на стуле из стороны в сторону, я как бы принимал реплику и проводил ее дальше, принимал другую и проводил обратно. Таким способом я уведомил мистера Басильеро, что его жена вечерним поездом уезжает в Лондон, а ее поставил в известность о том, что ее муж намерен отбыть в Шотландию. Мистер Басильеро выразил мне негодование по поводу того, что в котлетах оказалась «какая-то испанская гадость», а миссис Басильеро задала мне вопрос: если бы я только что купил новую газонокосилку, разве я допустил бы, чтобы она мокла под дождем, при том что сейчас на все такие цены? А я сидел и старался не возвышаться. Но вот наконец речь зашла на безопасную, как я полагал, тему: о погоде. Я уже говорил, что стоял холодный август. В доме Басильеро было включено отопление. Мистер Басильеро заметно оживился, поскольку мы коснулись его любимого, вернее, единственно интересующего его предмета.

Думал утром надеть рубаху потеплее, - сказал он. - Ни одной теплой рубахи в моем комоде.

Если говорить оба Басильеро и не могли, зато они могли, разумеется, слышать.

Я полагаю, доктор, - заметила на это миссис Басильеро, - что вы, не найдя рубашку у себя в комнате, идете в бельевую или на худой конец спрашиваете у горничной?

А мистер Басильеро возразил мне, что, конечно, в хорошо поставленном доме, в каком, по-видимому, живу я, для каждой вещи есть свое место и не приходится чуть что переворачивать все вверх дном. К тому же, добавил он, у меня горничные небось говорят по-английски.

Ведя застольную беседу, мистер Басильеро обращался к солонке на своем конце стола, а миссис Басильеро рассматривала огромный портрет лошади по кличке Бендиго, победившей на Юбилейных Скачках в восьмидесятые годы прошлого века.

В ответ на эти слова мужа миссис Басильеро сказала:

Вы, доктор, несомненно, владеете иностранными языками?

Купидончики на потолке так и манили меня вверх. Я сделал усилие и спустился с высоты к вопросу о погоде.

Вот и опять тучи собираются, - произнес я.

Но попытка моя оказалась безуспешной.

И вам, конечно, не приходит в голову носить летом теплые рубашки, - продолжала свое миссис Басильеро. - Вы надеваете летнее пальто.

У меня его нет, - сказал я.

Что, что? - не понял мистер Басильеро.

Я передал свои слова на тот конец стола.

Боже правый! - воскликнул он.

Вы его потеряли? - с живым интересом осведомилась миссис Басильеро.

У вас его кто-то похитил? - предположил мистер Басильеро.

На минуту супруги почти объединились. Они даже обменялись взглядами, чтобы тут же снова посмотреть в разные стороны.

Да нет. Просто у меня нет летнего пальто.

Мистер Басильеро, как больной в подушки, снова погрузился в свою страдальческую красоту. И посмотрел на меня с полнейшим недоверием.

Я думал, вы скажете, у вас его кто-то унес, - горько сказал он. - Мое вот надел Том Кэлверли, когда мы были в субботу у Хиксов. А я надел его. Что ж еще оставалось.

Мужчины - удивительные люди, - заметила его супруга. - Вы, например, немногим выше, чем мой муж, однако же уверена, вам бы никогда в голову не пришло уехать домой в пальто Тома Кэлверли. В нем же добрых шесть с половиной футов. Представляете, пальто до пят. Как на полюсе. Выбрали бы себе по росту. Даже если ехали из гостей.

Кэлверли надел мое, а я - его. По справедливости, - постарался убедить меня Басильеро.

Тем более ночью холодно, - посочувствовал я.

В третьем часу ночи, - уточнил он.

Я вижу, вы не на моей стороне, - произнесла миссис Басильеро и тряхнула лиловыми кудрями.

Из гостей лично я мог бы приехать и в норковом манто, - заверил я ее и даже не побоялся приврать: - Был один раз со мной такой случай.

И с надеждой поглядел направо и налево: не полегчало ли им?

Миссис Басильеро была дама бойкая, но без чувства юмора; шутки про норковое манто она не оценила.

Какой странный поступок, - холодно заметила она.

Мистера Басильеро мое признание тоже покоробило: спутав женскую одежду с мужской, я оскорбил в нем специалиста. Он снова, так сказать, отключился и забормотал что-то себе под нос.

А миссис Басильеро резко и язвительно произнесла:

Надеюсь, вы его возвратили?

Конечно, - ответил я.

По моему глубокому убеждению, если сознательно взял чью-то вещь, надо ее возвратить, вы не согласны? Или, может быть, я не права? Не знаю, как считается у мужчин. Представьте, это долгополое пальто Тома Кэлверли все еще висит у нас в стенном шкафу. Вы, наверно, заметили.

Но я не люблю, когда мне мешают острить. Поэтому я продолжал:

Сначала-то я думал его продать.

Басильеро встрепенулся. Его сизые щеки побагровели.

Он его продал! - воскликнул он.

Нет, нет, - попытался я унять хозяина дома. - Это я рассказываю миссис Басильеро про норковое манто, которое как-то надел по ошибке.

Ну, - грозно промолвил он, - если Том Кэлверли продал мое пальто…

У мистера Басильеро просто не было слов. На меня он смотрел подозрительно - должно быть, считал, что я норовлю отвлечь его с занятых позиций.

Надел мое пальто, и не хватает порядочности вернуть, - укоризненно сказал он мне.

И, распалясь, прибавил:

Не хватает смелости. Струсил.

За столом воцарилось затяжное молчание. На противоположных его концах супруги Басильеро погрузились каждый в свои воспоминания о вечере у Хиксов. Первым заговорил он, его голос словно бы донесся из трехсуточной дали:

И правильно сделал, что струсил.

Он покосился на небо за окном, потом осмотрел свой пиджак, верно подумывая, не пора ли переодеться.

Знает ведь, что лежало у него в кармане.

Миссис Басильеро на миг втянула голову в плечи.

Но тут же встала со словами:

Не перейти ли нам в другую комнату пить кофе?

И пошла вперед, сама распахнув перед собой дверь. Басильеро меня задержал.

У вас есть жена, доктор? - спросил он.

И у Рэя нет, - сказал он с сокрушенным видом, словно по прихоти судьбы оказался единственным женатым мужчиной на белом свете.

Вы идете? - позвала миссис Басильеро.

Может, невеста есть? - с новой надеждой осведомился Басильеро.

И невесты нет.

Ну, все равно, - сказал он, поразмыслив. - Человек надевает ваше пальто, так? Вы надеваете его пальто. Правильно? А у него в кармане лежат перчатки вашей жены. Как тут надо поступить? То есть в каком вы оказываетесь положении?.. Вот у вас научный склад ума. Объясните мне. Что? Вот то-то.

В гостиной миссис Басильеро разливала кофе, скрестив тонкие ноги-ножницы. Одно пронзительное колено заговорщицки выглядывало у нее из-под юбки.

Сядьте, сделайте милость, у вас такой неустойчивый вид, - сказала она, передавая мне чашку.

Потом налила кофе мужу и, отдав, повернулась к нему спиной.

Нет, в самом деле, у меня такое впечатление, - горячо заговорила она, обращаясь ко мне, - право же, такое впечатление, что мужчины - удивительные люди. Подумать только, какими они стали скромниками за последние двести лет. Когда-то они наряжались для женщин, чтобы нравиться, причесывались, красились, не жалели времени. А теперь все совершенно наоборот. По-моему, очень даже трогательно, что вы от всего этого отказались. Такие стали все серенькие, незаметные. Одеваетесь вот одинаково, не можете даже отличить свою одежду от чужой.

Она замолчала, надвигаясь на меня лицом и неумолимым коленом. И вдруг совершенно переменила тон, будто снова решила попробовать со мной договориться:

После двух-трех коктейлей, когда один глаз не сводишь с соседа, который лезет с любезностями, а другим ищешь, куда бы положить перчатки, разве разберешь, где чье пальто? Суешь куда попало. Они все одинаковые. Муж, не муж - никакой разницы.

При этих словах она опять еле заметно подмигнула многоопытным фиалковым глазом, как бы говоря: «Вот вам по крайней мере версия, которую вы можете всучить моему мужу».

Я понял, что настал критический момент. Вот когда доктор Рэй не растерялся бы и применил свое единственное лекарство! Как бы он взялся за дело? Может быть, заговорил бы зубы мужу анекдотом про портных, лошадей или рыболовов? Или увлек бы жену великосветским кроссвордом из родословной лорда Фобхема? Но я был так не подготовлен к такого рода деятельности, что вместо этого стал, как говорится, докапываться до истины и выяснять, что было на самом деле. Так мы добрались до ночной сцены в моем кабинете после приема у Хиксов. Кто у меня был? Кто во что был одет? Я стал перебирать всех присутствовавших и ясно представил себе Тома Кэлверли, сидящего в кресле.

Господи! - воскликнул я. - Сейчас только вспомнил. Ведь Кэлверли в ту ночь приехал ко мне без пальто. Собственно, на нем и пиджака даже не было.

Я не имел понятия, какие отношения у миссис Басильеро с Томом Кэлверли; но она вдруг вытаращила глаза, словно ей открылись картины, ни мне, ни ее мужу неведомые. Она была так потрясена, что даже не подмигнула.

Вот как, - проговорила она. - Выходит, по-вашему, он вовсе и не надевал пальто моего мужа?

Или успел его где-то оставить, - брякнул я еще того бестактнее.

Она посмотрела на меня с любопытством естествоиспытателя, наблюдающего редчайший феномен - человека, который не способен держать язык за зубами, даже если их склеить. Потом опять легонько дернула головой и в первый раз обратилась прямо к мужу:

Понятно, почему он его не вернул. Оно осталось у Пэнси Флинн…

Это имя она так выговорила, словно расстреляла из пулемета.

Не в первый раз твоему пальто там бывать, мой дорогой, - развила она успех. - Само, должно быть, забрело, оно дорогу знает.

На лице Басильеро выразилось изумление человека, с которым вдруг ни с того ни с сего снова заговорила собственная жена. Он ушам своим не поверил. И только потом до него постепенно дошел смысл ее намека. Он уже собрался было открыть по жене ответный огонь, у него даже руки нервно задергались; но, по-видимому, он счел, что для супружеских сарказмов не так одет, и ограничился тем, что оттянул вниз концы жилета, отчего выбился кверху воротничок рубашки.

И тут меня посетила единственная за все время обеда разумная мысль.

Я буду проезжать мимо, - я не уточнил, мимо чего, - по дороге домой. Могу зайти за вашим пальто, мистер Басильеро. Кстати сказать, я могу, если хотите, прихватить пальто мистера Кэлверли и произвести обмен. А вечером завезу вам ваше.

Я перевел взгляд с мужа на жену и убедился, что, наломав поначалу дров, могу теперь торжествовать первую победу: оба Басильеро казались слегка растерянными, как люди, у которых из рук уплывает вполне подходящий предмет семейной ссоры. Мистер Басильеро, хоть и не сразу, вынужден был признать, что ему не на что сердиться; миссис Басильеро хоть и недоверчиво, но пошла на заключение мира. И вот они уже заспорили о том, кто из них уезжает в Лондон, а кто в Шотландию, и когда именно. В конце концов, неизбежно для этой пары, все уперлось в их основную семейную проблему: он не мог отправиться в Шотландию - и вообще куда бы то ни было, - так как не решил еще, в каком пальто ехать; а она не могла строить планы, не зная намерений мужа.

Приятно делать людям добро. Отъезжая от дома Басильеро с пальто Тома Кэлверли на сиденье, я испытывал уверенность, что доктор Рэй меня бы похвалил. Я послужил им телефоном, спровоцировал бурное объяснение, а потом применил «единственное лекарство». Пальто Кэлверли, точно его бестелесный призрак, мешковато развалилось рядом со мной. Долгополое, тускло-серое в елочку, в не очень-то хорошем состоянии - воротник засален, запятнан следами личной жизни владельца; у карманов вытерто, вторая пуговица сверху повисла на ниточке. Где его только не бросали, в чьих шкафах оно не болталось, кто его только не доставлял обратно хозяину. И пропитано небось алкогольным духом. Я представил себе над помятыми плечами голову Кэлверли - нежный взгляд, бешеный очерк рта и улыбку людоеда. Обыкновенное изделие из твида в елочку, традиционное и добропорядочное, а дышало буйством и вседозволенностью, хотя сейчас и затаилось лукаво, лениво, мне даже показалось, что виновато.

Я проехал мили две среди давно усмиренной зелени. Листья каштанов в исходе августа уже темнеют и жухнут. Я не собирался соваться, не зная броду, к миссис Флинн, а остановился перед домом Кэлверли. Это был небольшой белый домик, довольно живописный, даже изысканный, с самшитовым кустом у ворот, подстриженным в виде павлина. Я вышел из машины, достал пальто и, постучавшись в дверь, стал ждать, слушая жужжание пчел под стеной. Открыла мне деревенская женщина, которая сказала, что приходит к мистеру Кэлверли убираться и готовить.

Я привез пальто мистера Кэлверли, - объяснил я. - Они на днях поменялись по ошибке с мистером Басильеро.

Женщина с опаской приняла у меня пальто: ей за долгие годы от каких только подозрительных типов не приходилось получать брошенные вещи мистера Кэлверли.

А пиджак? - спросила она при этом. - Был еще и пиджак.

По-моему, пиджаками они не менялись, - ответил я. - Я мог бы забрать пальто мистера Басильеро, если вы знаете, где оно.

Женщина поспешила стать на защиту хозяйской собственности.

Мистер Кэлверли уехал в Лондон, - важно сказала она, отступая в тесную прихожую, чтобы повесить пальто; я вошел следом. - Он мне ни про какое пальто не говорил.

А вот там не оно висит?

Ничего там не висит.

На вешалке болтались какие-то куртки и плащи. Я сразу заметил среди них одно короткое серое пальто в елочку.

По-моему, вон оно, под плащом, - сказал я и протиснулся вперед.

Женщина, отступая, напыжилась и преградила дорогу.

Нет, нет, - сказала она, - это пальто мистера Кэлверли.

Да нет, вон под тем плащом.

Она сцепила пальцы на животе и выставила локти.

Это его парадное пальто, новое. Только три дня, как куплено.

Три дня? Удивительное совпадение. Вы не ошибаетесь?

Я смотрю за вещами мистера Кэлверли. Это пальто у меня сейчас в починке, с ним как раз у мистера Кэлверли вышел несчастный случай, - гордо выложила она свой козырь. - Глядите сами.

Она оскорбленно надула щеки и надменно посторонилась.

Я потянулся и снял пальто с крючка. При этом произошла странная вещь: оно распалось надвое. Оказалось, что оно разорвано пополам от ворота и чуть не до подола. Полкармана болталось наружу. Лицо женщины набрякло багровым румянцем.

У мистера Кэлверли были гости, и оно порвалось.

И ни одной пуговицы!

Ей не понравилась моя улыбка.

Мистер Кэлверли, часто случается, купит вещь, а потом находит в ней недостатки, - важно пояснила она. - Он очень разборчив в одежде. Это пальто, он сказал, ему коротко.

Метка, конечно, была с фамилией Басильеро.

Через месяц вернулся доктор Рэй. Наш последний разговор в некотором отношении был повторением первого. Рэй опять сменил обличье: он загорел и держал руки в карманах темно-синей куртки, натягивая ее на живот; голову ему венчала воображаемая кепочка яхтсмена. Сидя в своем вращающемся кресле, он раскачивался из стороны в сторону. После охоты, уверил он меня, лучшая тренировка для любой профессии - парусный спорт. Учит не срываться со старта до выстрела.

А вы как раз тут и сплоховали, - сказал он мне. - Разве можно было возвращать пальто Кэлверли, не заполучив сначала пальто Басильеро?

Но я не мог его забрать. Оно же было изодрано в клочья.

Вы не обратили внимания, какие у Кэлверли ручищи? Видели бы вы его на лошади. Или в ресторане, когда он хватает за шиворот метрдотеля.

Доктор Рэй вызвал звонком медсестру и велел ей выяснить, не вернулся ли мистер Басильеро из Шотландии. А затем, как бы переложив руль на борт и приведя к ветру, посмотрел на меня и сказал:

По-моему, вы сделали правильный выбор. Держитесь подальше от лечебной практики. Ну, какие еще были трудности? С Фобхемами как, все спокойно? Никаких шквалов? Странно. Должно быть, они тоже в отъезде.

Дает задание: Кеш Чистый
Требования: 10 уровень
Награда: щит Разрушитель заклинаний .

Идем в Святилище Периайта:

Берем квест у каджита Кеш Чистый:

Для этого нужно спросить у него, как можно связаться с Периайтом. Вот ответ он ответит, что мы ему нравимся и если хотим услышать слова Периайта, нам понадобится благовоние. Для этого надо принести некоторые ингредиенты:

1) ядовитый колокольчик — растет в ледяной тундре или купить у алхимика:

2) безупречный рубин — можно найти в сундуке или добыть в шахте:

3) серебряный слиток — можно добыть в шахте серебряную руду и потом переплавить в слиток или купить у кузнеца:

4) прах вампира — взять с убитого вампира или купить у алхимика:

Когда все собрали, возвращаемся обратно к каджиту и отдаем их ему. Он подойдет к двемерскому чану и приготовит зеленую смесь, и мы должны вдохнуть пары благовоний.

Отправляемся в Бтардамз. Для входа внутрь нам надо активировать рычаг, который опустить копья закрывающие проход.

Эти двемерские руины состоят из 4 частей:

1) Бтардамз — Верхний район. Тут обитают одержимые, плюющие зеленой жидкостью. Также встретится закрытый проход прутьями открывающий рычаг находиться напротив:

2) Бтардамз — Мастерские. Будьте готовы к двемерским паукам:

3)Бтардамз — Нижний район. Те же одержимые, двемерские пауки и сферы:

4) Бтардамз — Рабочие кабинеты: