Игра и поэзия. Хейзинга — Игра и поэзия Глава VIII

Голландский философ Йохан Хейзинга (1872–1945) известен своей работой «Homo ludens» («Человек играющий»), в которой он защищает тезис об игровом характере культуры. Его концепция бросает вызов теориям, согласно которым труд являлся культурообразующим фактором исторического процесса. Лейтмотив концепции Хейзинга – игра старше культуры, она творит ее.

Свой интерес к человеку играющему Хейзинга обосновывает следующим образом: люди оказались не столь разумными, как наивно внушал век Просвещения, уповавший, как известно, на разум. И, соответственно, к определениям Homo sapiens (человек разумный) и Homo Faber (человек умелый) должно быть прибавлено Homo ludens (человек играющий). Последнее определение выражает такую же существенную функцию жизнедеятельности, как созидание.

Игра в концепции Хейзинга – это культурно-историческая универсалия. Как общественный импульс, более старый, чем сама культура, игра издревле заполняла жизнь и, подобно дрожжам, заставляла расти формы архаической культуры. Дух, формирующий язык, всякий раз перепрыгивал играючи с уровня материального на уровень мысли. Культ перерос в священную игру. Поэзия родилась в игре и стала жить благодаря игровым формам. Музыка и танец были сплошь игрой. Право выделилось из обычаев социальной игры. Игровое начало лежит в основании спортивных состязаний и зрелищных видов художественного творчества.

Хейзинга убежден, что культура в ее древнейших формах «играется»: «Она происходит из игры, как живой плод, который отделяется от материнского тела, – пишет автор, – она развивается в игре и как игра». Обзор истории культуры приводит автора к выводу об убывании игрового элемента в процессе культурогенеза. Он говорит о «вытеснении игры», начинающемся с XVIII века и заканчивающемся в XIХ веке, когда духом общества начинает овладевать трезвое, прозаическое понятие пользы. Дух рационализма и утилитаризма убили таинство Игры и провозгласили человека свободным от вины и греха. Труд и производство стали идеалом, а потом и идолом. Хейзинга отмечает, что позднебуржуазная культура теряет игровое наполнение, а там, где оно вроде бы остается, игра отдает фальшью. Автор предупреждает о возможной «порче» культуры, уходящей от своих истоков. Игра, наполненная эстетизмом, творящая аксиологическое поле культуры, перерождается в суррогат – спорт. Тот, в свою очередь, превращается в научно-технически организованный азарт. Из былого единства духовного и физического сохраняется лишь низменная физическая сторона. Спорт, в котором число зрителей превышает число участников, теряет свою общественную организующую и дидактическую функцию. Даже искусство, пораженное потребительством, утрачивает духовное напряжение игры.

Современное сознание автор характеризует понятием «пуелиризм» – наивность и ребячество. Пуелиризм противоположен игровому сознанию, несет в себе несамостоятельность, грубость и нетерпимость юношества. В основе пуелиризма – путаница игры и серьезности, поэтому работа, долг, жизнь не воспринимаются современным человеком всерьез, развитие цивилизации привело к формированию подобного инфантилизма. Отсюда массовая тяга к банальным развлечениям, пустым зрелищам и дешевым сенсациям.

Не всякая игра может быть культуросозидающим фактором, подлинная культура требует «благородной» игры. Гуманист Хейзинга выступает против произвола и варварства, в этом – созидательное начало его концепции. Однако строго научными его выкладки назвать сложно, скорее, это научный миф, позволяющий глубже понять специфику духовных процессов путем постижения фундаментальных основ культурной традиции.

1. Введение

Объект исследования:

Книга Йохана Хёйзинга «Человек Играющий» (Johan Huizinga «Homo Ludens»), выпущена в 1938 году. (Йохан Хёйзинга - известный Нидерландский философ). В статье рассматривается русскоязычная версия книги, переведенная Д.В. Сильвестровым в 1997 году.

1.1. О комментариях

Вначале это было спонтанное желание выразить комментарии «на поля». Это давняя привычка читать любую литературу и сразу отмечать, видя несогласования, сильные умолчания с попыткой программирования и манипуляции, другие значимые вещи, или просто интересные и значимые моменты в абзаце. Задумавшись, кому это может быть полезно и зачем, вспомнилась профильная литература и другая специальная, к которой зачастую добавляли комментарии «светочи» из разных сфер деятельности. Это в наше время выражается в написании отдельных книг по сборкам комментариев из разных источников, особенно это сильно заметно в «научной среде», где цитатно-догматический способ единственно верный, принимаемый и рассматриваемый.

Если обратить внимание на то, как раньше велась описательная часть других трудов, да и просто описания явлений, оно было более насыщено и развернуто, там было много мыслей самого автора и примечаний, переживаний и чувств. Таковыми были научные тексты раньше. Со временем этот объем наработанной информации стал очень большим, разбираться с ним занимало немало времени, поэтому часто принимались решения делать выжимки и брать только самое основное, в итоге, адекватное комментирование практически исчезло из обихода и интерес к нему так же упал. Ведь гораздо важнее быстро получить информацию и применить её, чем погружаться и изучать причинно следственные связи и дополнять уже существующие комментарии.

Несмотря на новые тенденции, я все-таки решил в контексте проекта подкаста «Каменный суп» все изучаемые мною материалы комментировать в силу их интересности и полезности для других. Наиболее значимым это будет именно для тех, кого интересует явление игры и его пределы, поиск значения игры и его осознание. Еще одна причина: отсутствие адекватного уровня комментариев по данному труду (возможно, есть лучшие варианты, но я их не встретил). Все комментарии сводятся к выжимке, искажению и «подгонке» исходного материала под свои цели и задачи.

Наука, занявшаяся изучением игры, очень молодая и, можно сказать, отсутствует до сих пор в четкой форме. Только на западе она приобрела конкретные очертания, но она получилась не очень благожелательна к явлению игры и, по моему мнению, попросту его эксплуатирует, как одну из технологий по программированию и управлению сознанием человека, даже не скрывая этого. Можно сказать, мои комментарии послужат одним из кирпичей для образующегося фундамента науки об играх в России – Людологии.

1.2. Критерии оценки

Прежде всего скажу о причинах выбора именно таких критериев. Это наиболее общие и доступные поля для взаимодействия между людьми в наше время.

Если брать профессиональные категории для оценки, то они автоматически сужают спектр воспринимаемой информации и делают её очень специфичной, «для тех, кто в теме». Такая избирательность сильно отталкивает людей от познания мира и уводит их в сторону безусловного принятия авторитета и статуса другого человека. Последний может говорить и писать что угодно, и это в его восприятии будет понятным и доступным, в то время как другие будут руководствоваться этим, как бездоказательной базой. Даже при наличии доказательств, они все равно остаются в зоне недосягаемости, их невозможно проверить вне контекста поля, где их провели.

Жизнь людей не столь однозначна и не имеет границ кроме тех, которые определяет для неё сам человек, поэтому любой сложности явления должны быть доступны всем без исключения, как минимум для критического восприятия. Если человек заинтересован, вкладывается в изучение, познание и донесения этого до других, то свои результаты он должен предоставлять в понятном, удобоваримом варианте. В среде же соратников, кто так же заинтересован данной темой, они для быстроты обмена большими объемами информации могут как угодно формализовать информацию, при условии, что не теряется не единого смысла и опыта, чаяния каждого участника из числа соратников.

Каждый отдельный критерий описан и для него определено «рабочее поле», наиболее активно используемое в общем спектре критерия. Подобное оставляет широкие возможности для обсуждения и конструктивной критики всех желающих без исключения.

Критерии, взятые мною при работе с данным трудом (без приоритетов, все они важны):

Объективность – перекликается со всеми остальными критериями, но больше это некий динамический процесс, сопрягающий в себе: Внимание + присутствие + усилие (воля и другие ресурсы) – обращенное к миру от человека (есть много и других значимых функций, эти взяты как основополагающие в преобладающем типе догматичного мышления у большинства людей) и самого мира, конкретного явления, раскрывающемся перед человеком в предельном состоянии или форме, доступном его восприятию (+ так же учитываю расширение пределов восприятия за счет Концепций, материальных и иных образований).

Здравомыслие – соразмерность оценки и действий человеком текущей обстановки: окружения, своего состояния, состояния других людей, групп людей, устоев общества, непосредственного окружения, своих целей и задач, и много другого. С непосредственным формированием отношения к этому всему, оценкой, аналитикой, и действием (готовое отношение, оценка) – Как адекватного. Адекватность в данном контексте - «соблюдение» целостности своего состояния: телесного, психологического и духовного. Упрощая, это действия информации и предполагаемые способы её обработки и примерные варианты готовых отношений к ней, которые не должны Вредить человеку, и через него не должны вредить другим.

Следует раскрыть понятие «пользы» – стремление к благосостоянию (во всех трех означенных сферах), когда человек четко и со своей позиции (вне догматов), рассматривает любой вопрос, прежде всего учитывая пользу для других и позже для себя непосредственно.

Во избежание непонимания или гибкости трактовки, добавляю, что либерализм, как идеологическая база, – является Вредом. Так же справедливость и равенство со «свободой», пропагандируемой ей, являются вредом, так как сильно искажены. Хотя бы потому, что человек - существо социальное на данном этапе развития своего вида, и он не может быть свободным от других и от их влияния. Следуя либеральной логике, получается, что даже одинокий человек, выросший в лесу и воспитанный дикими зверями, может стать полноценным человеком, но практические примеры доказывают обратное.

Нравственность – «система приоритетов в наборе жизненных ценностей человека, которая выражается в его поведении, оценках и суждениях. Является следствием дарованной Богом способности различения Добра и Зла, пути Божьего промысла на основе Совести. Нравственность - это совокупность внутренних правил индивида, которые определяют порядок работы психики личности и управляют в ней обработкой всех информационных потоков. Функционально нравственность в психике личности аналогична операторам условного перехода в компьютерных программах.» (Определение из концепции общественной безопасности (КОБ). Я не являюсь ярым сторонником, но некоторые элементы имеют большую самоценность. К этому добавлю, что нравственность формируется от очень большого количества факторов, и есть возможность менять её в ту или иную сторону. Я бы даже обозначил её, как один из Критериев Человечности. Так как человек, как вид и существо, имеет невероятные потенциалы для возможности взаимодействия с миром, и чем лучше он понимает закономерности устройства мира, баланса, и стремится к гармонии и правильности, тем больше у него вариативность выбора, и тем более он сложен (не в смысле затрата сил и ресурсов на него, а в смысле обратной связи человеку). За этим ему доступно более глубокое переживание действительности бытия, значимость и смысл появляется в каждом даже самом простом действии.

Применимость – возможность использования полученных результатов в отношении всех доступных и известных общественных структур, а так же предполагаемых. Под этим я подразумеваю не столько сами существующие сообщества людей, устоявшиеся во времени и влияющие на процессы общества, а больше на сферу культуры, вплоть до эпох, упорядочивания человечеством для себя как сверхсложной системы, рассматриваемого явления (взаимодействия человечества с этим явлением и его познание и применение, если пробовать определить предел).

Связи и единство разных, процессов/явлений/объектов и других категорий в мире - в наше время это называется информацией, как некое обобщение многих процессов, отражающих единство мира. Но не стоит заменять информацией всё, она несет в себе более узкий смысл. По сути, это «костыль» или перемычка, используемый, пока человек не перейдет к более непосредственному взаимодействию со средой на осознанном уровне.

Психология - не в общем смысле и понимании, как шапито с кучей направлений, а так, как рассматривал её Вильгельм Максимилиан Вундт, один из первых предложивший концепцию - психологии как науки наук, разбирающейся с восприятием человека. Фактически, это познание человеком инструмента психики, сознания и других не явных структур. Знание и практика управления ими, кооперация с другими людьми. Этот критерий я больше обозначаю как обобщённые средства воздействия на психику других людей и на другие структуры, смежные с ней (фактически, Всё в мире), но рассматриваю в конкретных и близких ситуациях и примерах.

Структура текста и подача информации - очень нестабильный критерий, так как большая часть сложности возникает из-за переводчика и то, насколько он осведомлен в рассматриваемой теме, насколько хорошо знает сам язык исходника, насколько хорошо понимает автора (или даже лично его знает). Поэтому я беру нечто среднее, и больше стараюсь обратиться к смысловой структуре, опираясь и освещая структуру текста.

Ценность рассматриваемого явления - имеется ввиду прежде всего ценность для общества и культуры. Если брать предельно обобщённые уровни, вроде человечества и Бога (или же кому ближе - Сверхсистемы), то все явления для них одинаково важны. Для человечества можно сделать возможную поправку про Актуальность периода развития, но пока лично для меня не представляется возможным сделать это точно. Примерно могу оценить это как - Значимое и даже важное. Потому как явление игры сильно упрощает взаимодействие человека с порою очень не простыми и сложными вещами, хотя бы для чувствования, не говоря о переживании. В этом критерии я больше ориентируюсь на широту и глубину рассматриваемого явления, и то, как оно раскрыто.

Порядок - труд над энтропией, упорядочивание, структуризация любого пространства в контексте и отношениях (взаимодействия) рассматриваемого явления. Можно отнести это к глобальным задачам структуризации по уровню допуска и возможности Человечества и всего остального мира. Как наиболее простой пример: формирование отношения и оценки, раскрывающей больше информации об объектах, субъектах, явлениях и т.д., и поиск соответствия с законами мироздания - это и есть Порядок. Он может быть выражен в разных формах, но наиболее приемлемой я считаю - в связке с высокой Нравственностью, когда человек не просто знает, но и находится в прямой связи с миром и конкретной его частью, и он может все больше отождествляется с ней, не разрушая своей человечности, и раскрывать её смысл, возможно даже ограничивая влияние этого явления, насколько это ему под силу.

Так как не существует однозначных вещей, кроме как на конкретных уровнях, когда должно приниматься непосредственное решение (возможно, это неизбежная необходимость для существующих типов мышления), то примером можно взять Технократический путь развития. Например, можно заменять части тел на искусственные детали, но зачем? Чтобы воевать или расширять функционал действий? Если последнее, то почему не осваивается Биологический спектр возможного функционала? (+ осуществление генетического потенциала). С другой стороны, технократия должна, по идее, освобождать людей от непосредственного ручного труда и давать ему массу свободного времени, и это безусловно благо, но этого тоже нет. Это примеры пагубности, с "отрицательным знаком". Из положительных сторон - это расширение спектра инструментов по взаимодействию вообще на среду и доступность их. Более упрощенный пример: человек со сложностями умственного развития в силу разных обстоятельств или генетики (такую группу принято называть инвалидами, что не считаю верным, так как это дистанцирование от сути этого явления), человек с повышенным чувством порядка будет держать в чистоте дом, двор, хорошо (в силу своих возможностей) и честно, от звонка до звонка трудится на работе, и он будет это воспринимать как нечто обязательное и серьёзное. Чувствуя при этом Нужность, включенность в процессы и значимость на месте. Мусор во дворе, неухоженность палисадника можно назвать энтропией, так как наличие кучи мусора, и не соответствие целостности (сломанное дерево, разбитые горшки с цветами) воспринимаются психикой "болезненно", и чем больше у человека развит порядок, тем существеннее для него будет сохранение этой целостности и ограждение от подобного всех других.

1.3. Пояснения по тексту

Бог – в наше время использование этого слова трактуется превратно, а зачастую используется как рычаг давления на мнение автора или же в отношении тех, кто согласен с текстом. Поясняю заранее смысл применения этого слова в тексте, дабы разрешить будущее непонимание и корыстные умыслы.

Само определение слова может трактоваться как угодно, но прежде всего стоит отметить моё понимание и причину выбора этого слова. Можно условно распределить людей на верующих в некоего создателя и на атеистов, которые тоже искренне верят, но немного в другое понятие. Для первых объект веры - Бог, как нечто единое и невообразимое, недостижимое и всеобъемлющее, создатель всего сущего. Для атеистов объект веры - обширные списки физических законов, закономерностей и открытых природных циклов, - все они складываются в общую (часто взаимоисключающую) картину мира, которую можно обозначить как «Сверхсложная система». (Как пример такой системы: человек, его психика по отношению к машине или компьютеру, которые уступают ему в сложности устройства). Некоторые наделяют её свойствами осознания, называя ноосферой, другие усиленно это отрицают, тем самым веря в случайность. В обеих ситуациях я выделю главное – Обе категории используют для предельного уровня обобщения Всех без исключения явлений, создание целостности для психики человека, которая помогает взаимодействовать с миром. Вне зависимости от возраста и уровня образования, все люди формируют подобную картину. Как раз этот общий смысл предельного обобщения и целостности я и использую в комментариях, приписывая ему проявление сознательности и обратной связи мира. То есть, ему (Богу или Сверхсложной системе) не все равно, кто и как поступает, и что происходит вокруг (к примеру, в индуизме это рассматривается в контексте кармы и других определений).

Сам автор не принадлежит ни к одной религиозной конфессии, но воспринимает мир, как огромную сверхсложную систему, не менее живую, чем человек, воспринимающий её и пребывающей в ней. Так как системное определение налагает огромное количество требований в обозначении её, поэтому тут выступает непосредственное взаимодействие с миром – религия, в данном контексте в смысле поиска целостности в воспринимаемом человеком мире и поиск прямого контакта с законами/образованием/столпами, на чем выстроен собственно сам мир и человек, как его непосредственная и не отделимая часть. Этим занимается наука и все её направления, особенно явно это проявляется в физике, где одна из приоритетных задач – изучение первопричин возникновения жизни и то, на чём оно строится и как.

По сути, Бог выступает как предельно обобщенная категория целостности и прямого взаимодействия, для тех кто по каким-либо причинам не приемлет данное слово, можете смело заменять на Сверхсложные системы. При этом стоит понимать, что смысловая нагрузка на оба слова весьма различна: Бог/Творец/Создатель несет в себе опыт людей живших ранее, замена же на сверхсложные системы имеет малое смысловое обеспечение, так как в контексте этого определения с ним работало гораздо меньше людей. Оно является более новым образованием, поэтому возможна потеря части смысла.

Слова с большой буквы посреди предложения – это не стилистический и художественный прием. Данные слова являются смысловыми перемычками, в сложносочинённых предложениях. Ради сохранения целостности и потока повествования, используются длинные и насыщенные предложения. Разумеется, для восприятия лучше и проще односложные предложения, особенно учитывая современную тенденцию клипового мышления, но некоторые моменты, освещаемые мною, настолько массивны, что для полноты восприятия и освещения фрагмента требуется больше описания. При запросе на адаптацию текста или крайней необходимости, в будущем возможно переписать эти части в более простые для восприятия, но сохраняющие свою глубину.

В рамку выделены различные цитаты. Если в рамке не указан источник, то это по умолчанию цитата из рассматриваемого первоисточника – книга Йохана Хейзинга «Человек Играющий». Если цитата взята из другого источника, то это прямо указано в верхней строчке внутри рамки.

2. Анализ книги
2.1. Пролог

Один из интереснейших тезисов.

Осознание обширности явления игры, охватывающее культуру и все остальные виды деятельности человечества.

Хейзинга говорит про явление в постоянной динамике и движении. Для людей, привыкших к догматичному и фиксированному или как максимум циклическому восприятию действительности (знание фиксированных точек повторения в явлениях, без оценки их изменения), видеть текущее, не имеющее четких очертаний явление, очень тяжело.

2.2. Глава I. Характер и значение игры как явления культуры

Очень важное утверждение, позволяющее обозначить существующие границы понятия игры и дать понять, что само явление игры до сих пор не раскрыто и не узнано человеком в полной мере. Следовательно, любое однозначное высказывание имеет свою предметную цель и относится к узким деятельностям.

Переход человека ближе к стихийному состоянию (об этом поясню чуть ниже) и ощущению себя в нём, отождествление с объектами в процессе этого состояния (важный момент: любые объекты, принимаемые человеком в этом состоянии, имеют большую значимость и могут восприниматься совсем иначе, чем большинством в обычном состоянии психики).

Примечание: Стихийные состояния – это пограничные состояния для психики человека, когда он воспринимает предельные смыслы, образы, структуры, формы, обладающие огромным количеством связей с миром (имеется ввиду, они более явные и обязательные для восприятия и присутствия в зоне внимания и сознании). Всё это обычно не доступно людям или находится в тяжело воспринимаемой зоне, при существующем уровне самосознания и развития общества. Стихийность тут выступает как то, на чём строится весь мир. Наиболее частое определение, встречаемое в различной литературе от научной до экзо и эзотерической, – потоки, течения, скорее всего это связано с невозможность зафиксировать эти глубинные явления в какой-то определенной форме.

С древних времен эта область знания и взаимодействия с миром интересовала людей, но до сих пор не существует открытых и устойчиво работающих техник по вхождению в эти «пограничные состояния», зато присутствует не мало зафиксированных событий, при которых люди превосходили установленные пределы тела и его возможности. Практически во всех случаях подобные состояния остаются неуправляемыми, а по выходу из них, человек сильно меняется, вплоть до недееспособности в обществе и полной потери рассудка.

Они проявляются на всех уровнях и во всем. Для их определения у меня недостаточно сведений. Но наиболее яркие примеры можно увидеть в развитии чувств, качеств личности (гнев, гордыня, зависть и т.д.), которые не являются абсолютными пороками, а присущи всем людям в той или иной степени. Развитие и выведение их на очень глубокие уровни (поиск взаимосвязей через это качество с основообразующими элементами мира, как правило, приводит к источнику, откуда образуется и черпает «энергию/силу» это качество, проще говоря, то, что позволяет ему существовать). Наиболее явным примером может быть Жизнь или «жизненность», не в смысле категории присущей только органическим существам, но и как поиск закономерных повторений поведения, реакций, обратной связи у любых других объектов. Как небольшой пример, взятый из естествознания: на табло, в которое вставлено около ста лампочек, подается электричество, достаточное для зажигания всего двадцати лампочек. Ток, подаваемый импульсно и не постоянно, обеспечивал мигание с определенным периодом, достаточным для фиксации. Спустя определенное количество миганий, загорающиеся лампочки упорядочивались и, в итоге, лампочки стали мигать только в одной стороне массива в форме квадрата. Все провода были одинаковы, поэтому допустить износ одного и доступность другого из общего «потока» электричества не представляется возможным. Тем не менее, случайности сошли на нет, и система пришла к наиболее естественному своему состоянию.

Данное определение применяю по причине возможностей предоставляемыми явлением игры (сокращением дистанции и доступность между одним и любым другим), вполне может быть, что игра в более чистом своём виде так же является стихийным состоянием.

Тут автор явно хочет обозначить элемент «несерьезность» и «простота протекания» для любой игры. Но, то ли из-за языка, то ли из-за скудности понятийной базы, не может выйти к выражению своего смысла, кроме как через этимологию слов и небольшим перебором, который дальше подвешивает вопрос «о простоте и непосредственности» игры. Возможно, Русский язык, как один из древнейших представителей со своим богатым подсмыслом, больше подошел бы для того, чтобы выразить смысл Хейзинга в данном абзаце. Смысловая база языка, по моему мнению, очень важна, так как это формирует и отношение к явлению, и его виденье. Те едва уловимые или тяжело описываемые элементы, общие для восприятия и понимания всех, люди могут описать в средствах языка, и они уже имеются и переданы с опытом предков (слова, понятия, образы), но те, которые расположены ближе к стихийным состояниям, простым языком описать практически невозможно.

Подобная терминология, описывающая стихийные состояния, осталась у тех народов, которые напрямую могли вызывать эти состояния и частично их контролировать в своих нуждах. Один из примеров: славяне давно использовали переход в пограничные состояния психики для боя, это не была ярость из разряда берсерков, она выходила дальше, это стихийное состояние – Изменение. Человек буквально становится изменением во плоти, ему доступен необычайный уровень воздействия на всех других. Как правило, это сводилось к увеличению эффективности в бою и поразительной выживаемости. Ведь в том состоянии доступно виденье всех намерений противника, а значит - знание, что он будет делать в следующий момент, и как этому противодействовать или использовать против него самого. Это состояние могли вызывать далеко не многие даже после долгих тренировок. Следовательно, опыт восприятия «запредельного» для обычных людей еще тогда вызывал большие сложности.

Возвращаясь к теме игры, при погружении в процесс и явление, возникает подобное смещение психики человека в особое состояние. Оно может не перекрывать управление телом и разумом, а быть лишь фоном (особенность игры как явления), но при большем погружении оно совершенно меняет картину мира. Именно такие моменты и подразумевал Хейзинга, но не мог выразить, потому как опыта наработки и объяснений в этом ключе очень мало или они попросту не доступны «современным людям». Всё остается на откуп языку, который может запутывать или сильно упрощать рассматриваемые предметы обсуждения. Сложность изучения сильно возрастает, потому как нет общей базы рассматриваемых подобных явлений, а она, повторюсь, осталась в неявных источниках или же утеряна вовсе.

Тут или ошибка перевода или эмоциональный порыв, вскрывающий нравственные мерки Хейзинга. Возможно, он специально писал об этом, чтобы отвести от себя взгляд и получить поддержку одной из сторон, условно назовём её «богоборцами». Эти понятия и явления не являются Абстракциями и имеют свои определения, смысл, значение и прямое участие в жизни каждого человека, и он может о них не знать. Все они входят в разряд Меры, люди использующие подобные меры и развивающие связь с ними (увеличивая понимание и осознание их, и давая обратную связь - диалог), более эффективно и успешно в определенном смысле (баланса, гармонии для мира/бога/сверхсистемы) живут и творят в мире.

Желание выразить то, что лексически не обозначено или недоступно Автору (+возможные погрешности перевода). Перевод игры в разряд избытка - это я считаю не совсем верным. Игра проистекает и в ситуации полной нехватки сил и отсутствия подобающего внимания. Присутствие человека в Игре остается на откуп его вниманию, если брать личный уровень. При обобщении, другие люди могут играть с человеком, и встраивать его, как элемент игры, а это значит, что человек играет, и может этого не знать. Следовательно, он всегда в процессе игры, если брать контекст социального взаимодействия. Если брать уровень явления и тезис «о взаимосвязи всего в мире», то человек всегда пребывает в этом состоянии, но тут уже вопрос, насколько сильно он сам ощущает это.

Возможность воспринимать своё состояние и давать оценку окружающей действительности из него. Пребывая в состоянии игры, более чем животные, и возможность погружаться в него, более чем другие известные представители форм жизни, человеческое бытие в космических масштабах приобретает некую самоценность, как уникальность среди других. Дальше Хейзинга выводит интересную закономерность через процесс осознания (или движения к нему, изучения) неосознаваемых (как ему кажется) явлений - показать, степень развития форм жизни.

Очень логичный и хитрый ход, отчасти - уход от конкретики, с другой стороны - обращение к накопленному опыту всего человечества или конкретных её проявлений – ноосферы к примеру. За отсутствие конкретики и для защиты от расщепления смыслов, значений и целей, берутся общие процессы и движения в понимании явлений. Таким образом, неопровержимый и неотразимый опыт, доступный всем непосредственно, может использоваться как линза, через которую можно посмотреть на рассматриваемое явление более детально и вывести эти элементы с взаимосвязями на уровень сознания, и донести до других, не боясь, что это будет просто отвергнуто или ещё хуже - извращено. Этот маневр отчасти снимает нужду в проверке практичности данной позиции и доказательности, перенося её на воспринимающих людей, которые оказываются гораздо более ближе к сути рассматриваемых процессов и явлений. Это и происходит дальше по тексту.

Отличнейший пример явления игры в объемлющих формах культуры.

Грубое сравнение - искать истину или смысловую перемычку на столкновении явлений. Тем не менее, это хорошее замечание, позволяющее рассматривать игру как явление, «упрощающее» взаимодействие с большими массивами информации, и как защиту от возможной потенциально опасной, травмирующей психику людей информации. Игра - это как психологическая подушка безопасности, всегда при человеке и вокруг него, не позволяющая ему разбиться. Но это не снимает ответственность за действия человека, какие бы они не были, это создание Дополнительного слоя, буфера для взаимодействия. Создание особого рода мостов, объединяющих Невозможное в дуальном восприятии людей, и дающее более широкий и «мягкий» доступ буквально ко всему.

Тут автору стоило дополнить, «известному и проявленному явлению игры на данный момент в обществе». Основные признаки игры, насколько бы они не были весомы и обширны, не могут быть раскрыты в полной мере, и являются лишь частью от существующих. Такое умолчание автора существенно упрощает восприятие его текста, при его введении, отношение ко всему дальнейшему в книге меняется в сторону большей глубины восприятия и понимания, а так же дает важную особенность – это действенно в рамках 50-100 лет а может даже и больше, как обобщенная точка восприятия рассматриваемого явления.

Очень важное замечание, раскрывающее мой тезис, заявленный выше, выведенный из умолчаний автора, – игра, как прослойка или буфер взаимодействия между всем. Именно «свободность действия» – это ужатая форма чувствования и понимания автора явления игры, как того, что присутствует между всеми другими явлениями. Далее по тексту в умолчаниях дается обозначение, что свободное действие определяется уровнем «играющего» и его участием (которое повторюсь, может быть и неосознанным). Возможно, автор выражает Свободу Воли, присущую человеку изначально от рождения, и интерпретирует её в контексте Свободного действия, присутствующего в любой игре.

Автору стоит сделать допущение, игра, как уже нечто состоявшееся и возникающее, или при четком и видимом процессе подготовке к ней. Игра присутствует во всем, и люди, выполняющие любую деятельность, могут это делать в игровой форме как вариант.

Происходит грубое смешение понятий. Свобода не есть игра, но в свободе может быть игра, как нечто сопутствующее. Если брать предельные уровни обобщения, то свобода невозможна без игрового элемента в себе, так как он создает необходимую «защитную подушку» для обеих сторон взаимодействия. Так же, на этом уровне обобщения верно мнение – «свобода полностью самодостаточна». Отчего для её проявления не требуется вспомогательных средств, и она уже заведомо выражена во всём сущем.

Постоянное взаимодействие психики «напрямую» с чем бы то ни было, влечет создание автоматизмов и других форм, которые в психологии принято называть стереотипами. Это любые умственные построения и другие структуры в психике человека, упрощающие взаимодействие с действительностью. По сути, это увеличивает эффективность человека в контексте выбранной деятельности (это можно даже назвать профессионализмом), но из-за воспитания, навязываемого порочным обществом, восприятие мозаики мира (её отдельных частей) застывает в этих самых автоматизмах, после чего человек уже не может объективно оценивать происходящее, и видеть, что есть на самом деле. Поэтому игра, как было сказано мною выше, выступает как буфер широкого диапазона действий. При этом у человека есть возможность взаимодействовать с уже известными и малопонятными процессами по Новому, что создает некий эффект новизны, и раскрепощает психику. В чём еще одна необходимость для психики, при существующем отношении людей к миру и их автоматизмам, - неизбежно будут накапливаться ошибки (в данном контексте, это не Адекватное восприятие действительности, и как следствие - снижение эффективности и увеличение затрат на действия). Поэтому игра присуща всем, уже на уровне психики, как способ взаимодействия с действительностью.

Возможно, это и есть предел восприятия игры как явления. Иные варианты выходят пока за грани возможного для дифференцирования, а так же существующая культура мышления не позволяет воспринимать процессы в постоянном изменении. Далее по тексту идут конкретные разграничения форматов восприятия и критериев «протекания» и отчасти «существования» игры.

Сильное утверждение. Создание любого уровня порядка, да еще в различных средах, форме и состоянии, делает игру очень привлекательной, особенно в отношении изучения сверхсложных систем и любых других известных и будущих проблематик, по взаимодействию с миром.

Спорно. Как может существо, не познавшее самоё себя, утверждать о несовершенстве мира, не обладая полнотой восприятия этого мира и знания его устройства? Это автоматически переводит высказывание в разряд сугубо-личной оценки, которая несет больше эмоциональную оценку, нежели рассудочную. Включение подобного в книгу - не допустимо. За счет этой фразы происходит подстройка психики читающего, и он больше ориентируется на такое взаимоотношение к миру. При это, сама книга встает под вопрос несовершенства, а в следствии - не завершенности и не целостности. В результате, отношение и важность дальнейшей информации резко снижается.

Может это новая переменная, новое правило, и не явный, не учтённый элемент игры?

Обобщенная мера отношения, ориентированная на данность (сущее). Чувствование того, как оно «должно» и «может быть» в контексте – «наилучшим возможным образом».

Связана с любыми проявлениями жизни человека. Захватить играющего игра может как существующая система, которая диктует ему правила. Человек начинает воспринимать навязываемые правила как Настоящие, и игра переходит в его основную деятельность.

Борьба лишь одно из грубейших возможных взаимодействий, и оно скорее всего «появилось» на основе животного уровня восприятия или режима психики, который учитывается автором или ставится во главе, где превалирует – Борьба и выживание, что разумеется не так. Возможны и другие формы взаимодействия. Показ же, звучит намного шире и правдоподобней, так как в него может входить понятие «обмена». Как дальше следует по тексту - «Это может быть простой показ перед зрителями чего-либо данного самой природой.» Трансляция данного, и в том числе, полученного в следствии отношений человека и среды.

Моделирование иными словами, как способ более или менее контролируемого и упорядоченного (для человека как субъекта запустившего процесс) взаимодействия с миром и с самим собой.

Именно высший порядок вещей, а если быть точнее – более высокие уровни порядка и упорядоченности, и соответственно – целеполагания, а это значит, - взаимодействие человека с неким пределом, усреднено обозначенным культурой + текущей ситуацией. Это можно смело отнести к «напряженности», так как такой уровень взаимодействия требует от человека большей включенности в процессы и напряжения (вкладывание ресурсов). Эти два элемента относятся к игре. Получается игра опять выступает в роли перемычки, естественно объединяющей труднодоступные области для человека. Далее по тексту Хейзинга раскрывает это:

Представления о психологии в то время носило в основном оттенок психоанализа, весьма изощренного и мало отвечающего действительности. Хотя всегда было много менее известных школ и направлений, более адекватно описывающих работу психики, но они, как правило, носили конкретный характер, в рамках выбранной деятельности или элемента общественной жизни человека и групп.

Священнодействие не обязательно должно иметь строгие рамки и серьезную догматическую базу, как это требуют разные религии и конфессии. Лучшим примером послужит культурный памятник - отрывок из «Сказания о невидимом граде Китеже и деве Февронии »:

Упоминается Карл Кереньи:

– Или специально не рассматривается, как средство пропаганды, ассимиляции и политического и иного воздействия на культуры и общества. Любая передача информации, а так же воспроизведение её в устойчивой перспективе – программирование.

Следует разбираться с каждым праздником отдельно. Как небольшой пример: празднование Нового года, в современном его виде. Если брать поверхностную оценку, то главным символом становится дерево без корней. Фактически, берется дерево, срубается и вокруг него справляют обрядовость в разной степени извращенности (от алкоголя до других форм наркотиков). Отсутствие корней по символизму и просто по здравому смыслу говорит лишь одно – отсутствие жизни и увядание, нежизнеспособность. Например, в Китае не принято дарить срезанные цветы, это считается предвестником смерти или же это делается в честь умерших, умирающих. Другой пример: на родовых гербах средневековья нет ни одного дерева без корней. А в нашей культуре этот символ вынесен на одно из центральных мест. Стоит задуматься об этом.

Религия может быть обозначено как «единение с Богом», как выходящее из этого значения – общение с Богом, восприятие Бога, доверие Богу и т.д. Среди этого не может быть низшего и высшего, потому как любое искреннее действие, обращенное к Богу, имеет большой вес и самоценность. Разделять на дикарство и не дикарство - это стереотипность восприятия иных культур (хотя потом автор и оговаривается о неуместности подобного сравнения, но зачем ставить таким образом вопрос и потом смешивать одно с другим без объяснения?). Тут в пору говорить о разном уровне самосознания человека, если проще - о том, понимает ли, что кроме него есть мир и другие люди, и все его деяния касаются не только него, но и всех других, если не непосредственно, но как минимум - косвенно. Если брать наиболее острые примеры каннибалов, справляющих свои празднества и священнодействия, то можно сказать, что ценность жизни, воспринимаемая с их стороны, – очень низка. А при таком отношении и видении возможности взаимодействовать с миром (посредством жертв), или иных средств уничижения и уничтожения других биологических видов и особенно своего, можно заявить, что это является нижайшим проявлением религиозности. Но такие моменты нужно и важно обозначать, потому как информация, оставленная в умолчаниях, воспринимается людьми зачастую буквально, и, по сути, «беспричинно» могут на уровне эмоций и впечатлений заниматься уничижением других людей, схожих по качеству и культуре и внешним признакам с «дикарями», и за этим всегда стоят корыстные цели. К слову о «высоте» и «низости», в «современных» религиях жертвоприношение так же возведено в ранг Абсолюта, и существующие празднества, принимаемые ими, все сплошь и рядом завязаны в первую очередь на крупные жертвоприношения своего вида.

Как писал ранее, легкость присутствия игры во всем объясняется легко – она не посредник, но средство, портал, связь между всем. Для игры не существует сложности, священности и всего остального, она просто объединяет любые другие явления вместе.

2.3. Глава II. Концепция и выражение понятия игры в языке

Такая узкая трактовка используется автором для категоризации и фиксации внимания читателя, с целью хоть как-то обозначить границы игры, и за счет этого и внимания читателя. Что странно, игра, как явление, практически не затрагивалась на протяжении 1 главы и вначале второй, хотя есть умолчания и не развитые уходы в сторону, описания со стороны явления. Стоит уточнить, что слово это «видимый-чувственный» диапазон для восприятия человека, сформированный на протяжении не одного поколения и не до конца. Формирование происходит от изучения и иного любого взаимодействия с миром, и человек начинает его обобщать и размерять, давая этому какое-то определение и значение, наделяя это образом и своим смыслом, для легкости взаимодействия в будущем, и автоматически - для передачи опыта будущим поколениям и нынешним живущим.

Хейзинга обязан был обозначить этот момент, указав, что слово не является конечным и мета-смысл, выведенный им из множественных связей между одинаковым смыслом слова с различных языков, так же не является конечным и категоричным. Это лишь переходная точка опоры. А то явление, которое определено пока, как игра - не проявлено и не изучено в полной мере. Подобные уточнения позволяют людям, изучающим эту тему, настраивать свою психику не на догматический ряд повествования а на более гибкое пространственное изменение и допуск «неожиданно нового», при всей определенности текста.

Почему упоминается игра как явление, но это не описано и не поставлено во главе, как «предельная обобщенность» рассматриваемого явления. Уровень восприятия и чувствования мира и различных систем, созданных людьми, а так же их синтез, к этому добавляется возможности «природы человека» и получается – максимум возможного доступного для нашего «времени» восприятия любого явления во всей его проявленной и потенциально-возможной (предвосхищаемой) полноте. Это было недоступно автору? Или он ближе к догматичному мышлению?

Общее высказывание по 2 главе:

Хороший лингвистический анализ по смысловому содержанию понятия игры в языковых формах с разных уголков мира. Ровно не глубокий и без сверхдетальности, помогает создать пространство для читателя и наделить своими смыслами, или же поучаствовать в процессе изучения и следования за рассказчиком.

Заметил одну особенность культурного восприятия понятия игры: она наиболее ярко и явно выражена в компьютерных играх. Тенденция мировой индустрии компьютерных игр такова, что все игры, так или иначе, про борьбу, про соперничество, и это пользуется широким спросом. Но, возможно, из-за доминирования западного типа мышления и восприятия явления игры через такое культурное наследие, компьютерные игры про повседневность, симуляторы и другие не соревновательные элементы практически никак не реализованы, и их общая доля на рынке очень мала.

Стоит упомянуть цитату коллеги:

Более трепетное отношение к игровой культуре, её вычурность и даже зачастую извращенность (во всех смыслах), присущая японскому менталитету, выражена у Хейзинга как демонстрация высокого сословия, цель которого - всегда стремиться к игривости и легкости времяпровождения, которое услаждает их утонченную натуру. Разумеется, подобное со стороны кажется предельно диким, если знакомиться с некоторыми отдельными играми, но именно такое отношение дало новый толчок игровой индустрии, сделав её более разнообразной. Подход нельзя назвать новаторским, он больше напоминает извращение над уже существующими и понятными образами культур разных стран мира, и в основном своих восточных. Заимствование и натягивание маски на свои архетипы и по сей день поражает умы геймеров. Единственный ограничитель и действительно стоящие образчики игр были созданы в период развития приставок и после него. К 2012, и после, японский рынок перестал производить интересные проекты, которые могли бы значимо влиять на игровую индустрию. Этому сильно способствовала коммерциализация творческих начал студий и популяризация, которая требует всегда объяснять и упрощать сложные структуры, образы и символы в угоду быстрому потреблению.

2.4. Глава III. Игра и состязание как культуросозидающая функция

Учитывая, что неизвестно может ли быть явление игры в чистом виде, вне контекстов и само по себе (что возможно при условии её существовании в какой бы то ни было форме), это одно из явлений существующих в Жизни существ. Именно Вместе с ним люди имеют такую богатую и разнообразную культуру (возможно тут поставить вопрос – существует ли культура в её форме и понимании, благодаря явлению игры?) и главное - возможность не так прямо взаимодействовать с разными «фрагментами мира» и объединять их, что при текущем уровне самосознании, оберегает от самых грубых и жестоких форм воздействия на мир и на друг друга (хотя это присутствует, но не столь выражено).

На самом деле это так - прямой выгоды между состязаниями может и не быть. Если разбираться в природе состязания, то открывается очень непростой для понимания элемент. Состязание «примерно одинаковых или равных» позволяет раскрыть новый предел использования этих двух одинаковых: найти неожиданные ходы, применение, преодоление поставленного ранее предела. Значимость подобного не отражается прямо материально, больше это отражается на будущих поколениях и пред ними ставится ответственность за использование новых пределов. Безусловно, нельзя не отметить, что большинство людей, без понимания более глубокой природы состязательности, используют её в корыстных целях или вовсе пагубно: подавляя всех и вся, разрушая связи и «загребая» побольше под себя, лишь бы успеть прожить эти моменты «по максимуму». Поэтому для нашего времени состязательность практически всегда приобретает отрицательный знак, хотя и при этом оно остается полезным делом, так как этот «распоясавшийся» соперник, сам того не понимая, привлекает внимание не столько к своей личности и особой индивидуальности, столько к проблематике и причинам возникновения такого поведения, проводником коего он является и очень редко, чем то большим.

Противником может быть не только человек, а так же собственная слабость, невежество, задачи, достижение цели. Для лучшего примера: человек после тяжелой травмы заново учится ходить, а для других это обычное дело, при планомерном достижении он чувствует радость от успеха, сравнимую с победой. Так как выигрыш часто связывают с соперничеством, уповая на то, что другая команда проиграла и осталась слабаками, подход очень узкий. В большинстве случаев это значит унижение и порицание за слабости другого, вызывая тем самым обратную защитную реакцию по защите своей чести, достоинства, личности и т.д. Ситуация сильно меняется, если проигравшая команда считает свой результат «достижением» или без преувеличения «выигрышем», все зависит от целей и восприятия. Выявление недочетов и неэффективности, и работа с ними в нашем обществе - уже большое достижение и самоценно, чем отсутствие сопротивления и легкость. Западные ценности, насаждаемые по всему миру, твердят о важности результата, а как, почему и зачем - не важно. Есть некие Критерии успешности и удачи, всё остальное – признаки слабости, глупости и просто худшего. Люди банально боятся ошибиться, а любая неудача воспринимается ими острее и значительнее, чем может быть (и зачастую это так). В итоге, проигрыш - это как неотъемлемая потеря, сродни частичной смерти. Используя такую программу, инстинкты не дремлют, включается механизм самозащиты и выживания, и получается, что человек все больше теряет связь с действительность, с которой, по идее, он должен работать.

Игра на бирже не является экономикой.

Они не чередуются, а стремятся к тандемным отношениям и дальше – к единству и неразрывности взаимодействия. Они не поддерживают ритм всей жизни (возможно, автор имел ввиду общество и рождение людей), правильнее и полнее будет сказать: «участвуют в заложенном ритме, алгоритмах выживания вида». И они не могут быть не включены в общественные отношения, поэтому они не имеют возможности выбора - поддерживать или нет.

Отказ или уничтожение собственности, тому, с чем наладилась связь, и то, что могло бы пригодиться или используется, является очень сильным шагом в сторону "осознания" (пусть и ритуального) себя вне привязок к материальным вещам и быту, куда же вкладывается высвободившаяся энергия и широкий диапазон возможностей, решается самим человеком, в данном случае в соревновательность. Можно даже сказать, что это автоматическая неосознанная профилактика от культа потребления и накопительства, в сторону более гармоничного взаимодействия со средой (брать, только то, что необходимо для жизни), поэтому безрассудность истребления, о которой заявляет Хейзинг,несколько неуместна.

Стереотипность восприятия рыцарства. На самом деле это были жестокие военизированные ордена, использовавшиеся в качестве оружия и средства перехвата власти - ростовщичество. Ни о какой чести, доблести, мужестве и других качествах говорить не приходиться, если брать в пример их карательные экспедиции, связь с инквизицией, наемничество за деньги, получение титула за деньги и многое другое. Как раз таки, это мир забот о поддержании жизни, погони за необходимыми благами, холодного расчетливого стремления к выгоде. Единственно верное суждение автора - повышение престижа и ранга, превосходство над остальными.

Высшие достижения культуры не основываются на исключительном эгоизме, это больше исключения, чем закономерность. Подобный уровень можно обозначить как детский, незрелый, плавно перетекающий в инфантилизм, когда человеку, невзирая ни на что, требуется постоянное поглаживание, как домашнему животному, без которого он начинает шкодить и играться, всячески привлекая к себе внимание. Это соответствует некоторым периодам детства, когда ребенок всячески старается привлечь внимание, и ему не важно, будет ли там похвала или порицание.

Тут или проблема перевода или языковая, а возможно и смысловая. Дело в том, что существует понятие обратной связи, которую все без исключения должны получать (и чем прямее и доступнее для человека, тем лучше). Любое действие имеет ответное действие, потому как не может быть совершенно в отдельности от всего другого в мире. В обществе люди стремятся к признанию и принесению пользы, к участию в глобальных и локальных проектах. Как пример: христианство, библейский проект (вопрос участия сознательного или нет, я не трогаю, - это отдельная тема). Можно брать проект поддержания чистоты - дворник, санитарные службы и т.д. При выполнении заранее определенных правил и рамок, как правило, ничего не дает, потому как для тех, кто в Проекте - это само собой разумеющееся, и они больше выступают не как полноправные участники, а как некая рабская сила, которая ведомая установками тех, кто это организовал. Другой пример, когда дворник убирает улицу, и люди, видя непосредственную пользу, которую могут ощутить и понять и принять, они своим чувствованием и принятием свершенного события - в совокупности оценки признаю это полезным и нужным, это можно обозначить как признание. Оно же может быть разного уровня, от само собой разумеющегося до официально озвученного, вроде вручения наград от президента и других высокопоставленных членов государства.

Кроме всего, стоит обозначить то, на чем стоят эти механизмы, на устоях общества и культурных ценностях. В СССР труд признавался и ценился людьми, выпускались фильмы, вдохновляющие на широкий спектр жизнедеятельности, и особенно на непосредственный труд. В наше время работать непосредственно: вроде строительства, занятости в аграрном секторе, участие в уборке улиц – всё это считается работой слуг и недостойных людей. Этому же способствуют фильмы, про то, что есть обыватель и он чудом получает деньги, как правило незаконным путем. Ни о каком труде, ремесленничестве и другом старании и речи нет.

Поэтому автор не указывая, в каком контексте он выражается, по сути автоматически соответствует существующей среде, так как она является данностью для читателя и последний, в большинстве случаев, не станет делать хронологический анализ, когда был написан текст, при каких обстоятельствах и в какой культуре. Он будет рассматривать и присваивать себе эту информацию как нечто само собой разумеющееся, через призму своего окружения и существующего общества и культуры.

Возвращаясь к началу, что может добиться человек ориентированный только на "поглаживание" как дурной ребенок, когда он ориентирован сугубо на себя и удовлетворение только своих потребностей? Какую пользу он может принести всем остальным людям? Такое возможно, но является больше не следствием его заслуги, а использованием его, как одного из возможных проводников системы. Есть процессы в обществе, обязательные для реализации, и для всех они будут достижением, и как правило к ним допускаются только более нравственные представители, но, за неимением таковых, подойдут и те, кто просто реализует это. Поэтому всегда важно формировать наиболее полное мнение о личности и демонстрируемых ею достижениях, и учитывать именно момент вклада Осмысленного, Сознательного, а не бездумной трансляции. Повторюсь, при необходимости, на подобное способны все люди. Ценность достижения и его значимость возрастают, если это не "простой передатчик". Воздействие и важность действия, а так же его эффект тем больше, чем сильнее человек осознал это, прочувствовал и реализовал, вкладывая в это так же свою Волю.

2.5. Глава IV . Игра и правосудие

Право - является одним из возможных вариантов упорядочивания действительности людей, и не значит абсолютно непререкаемое, и важную к исполнению структуру. Зачастую правосудие используют так, как хотят, уходя от изначально заложенного в ней потенциала порядка, поэтому нужно понимать, что это условности, принятые большими сообществами людей, и редко исполняемые. Но их наличие создает хоть какую-то стабильность в условиях отсутствия четкого понятия явлений и создание договоренности в отношении их.

Странно, по-моему, существование и сохранность других наций не меньше говорит о их трепетном воспроизведении традиций и отношениях к ним. Японцы, как пример оккупированной страны и культуры, умудряются соблюдать национальный колорит при сильном навязывании западных ценностей.

Справедливость не может быть достигнута в споре, так как спор является способом навязывания своего мнения. А мнение победивший стороны может быть не справедливым. Это напоминает грызню в стиле "кто сильнее, тот и прав".

Хейзинг в данной главе приводит фактологические цепочки, в которых рассматривает суд. прежде всего, как соревновательную часть. И, по большому счету, он прав. Право не несет за собой универсальных функций, кроме как - создание Порядка среди людей. В остальном оно полно предубеждений и недоговоренностей, рождённых группами людей в процессе естественных реакций на среду мира и на общественную среду. Так же явно проглядывается влияние более сведущих групп людей в установлении нужного им порядка. Поэтому ни что не защищает право, кроме его собственных эксплуататоров, но не носителей. Они вынуждены в определенные моменты жизни достигать собственной Правоты и доказывать её наличие всем другим в заранее разработанных рамках, ничем не отличающимся от любой другой игры. Набор условностей супротив другому, и всё это происходит в определенных местах, коим предается статус "особенных". Там же назначаются "особые" люди, заправляющие этими процессами. Это всё тем более кажется игрой, при отсутствии очень четких границ Порядка, который присутствует в нашем обществе только внутри каждого человека соразмерно его мироощущению, мировосприятию, мировоззрению и т.д. И чаяния людей, объединяясь, создают внешний Порядок, хрупкий и ломкий, требующий защиты. Игрой в защиту и "доказательность", наличие порядка у себя, - именно этим и занято большое количество людей в мире, и даже созданы целые большие направления в этом. Стоит отметить, что в этой системе даже самый настоящий проходимец может быть Честным, Достойным и Справедливым в конкретной ситуации, Доказав это. Можно провести аналогию с искусством обмана, актерской игрой, если убедительно сыграть, то люди поверят актеру больше, чем тому, что есть на самом деле.

2.6. Глава V. Игра и ратное дело

Нужно обозначить пределы честности в борьбе. Когда заведомо ясно, что противник угрожает "не понарошку", тут ни о какой честности и речь быть не может. Обман - это лишь тактический маневр, если брать шире, то он может быть и стратегическим. Поэтому указание на некий идеал больше проистекает из Личных предпочтений Хейзинга, его вдохновляют разные истории и достижения других людей, он выставляет их в зените честности и идеала, каковыми они могут и не являться. Всегда остается попущение в сторону - честен ли человек с самим собой и с миром, он может честно верить в ложь других и быть героем. Но если он не различает ложь, тогда он следует лжи и обману, и поддерживает его. Дальше идет очень забавное изречение от взрослого человека, как действительность может быть груба? Если она дала возможность жить и быть в мире, при этом испытывать Полный спектр переживаний, чувств и всего остального. Это субъективная оценка, не отвечающая Действительности.

Как говорил ранее, рыцарство в большинстве случаев рассматривают как некое особое достижение средневековья. Именно в нём сохранилась искусность, человечность и другие черты, которые волнуют других людей. Но это далеко не так. Стоит понимать, что история - не наука. Это лишь одна из интерпретаций происходивших и происходящих событий, которая преследует свои сугубо шкурные интересны, в угоду тем, кто имеет большее влияние. Поэтому следует быть намного более критичным. Оценивая само это явление и причинность такого восхваления, могу выделить две простые зависимости, на которых психика людей особенно трепетно воспринимает рыцарство:

1. Комфорт и демонстрация - доспехи покрывающее большую часть тела вызывают мнимое ощущение защиты и неприступности. Этакая возможность противостоять действительности, миру, врагами, да кому угодно. Защитная прослойка, позволяющая действовать более свободно, не опасаясь нарушить свою зону комфорта. Кроме этого, броня как выражение своего застывшего отношения к миру. Особенно хорошо воспринимаются массивные доспехи с различными наростами на них, выражающих разные идеи, зачастую, агрессию и готовность противостоять чему угодно. Отождествляться с таким образом легко и приятно, ведь автоматически человек спасает себя от "грубой действительности". Можно копнуть глубже и указать на незрелость в плане психологического возраста таких людей, которые стремятся попасть в защищённое место, как будто переживать постоянное присутствие в матери до рождения. Но при этом, им ничего не мешает воздействовать на мир, и они всегда Защищены, не желая искать причинно-следственных связей в мире, понимать его и договариваться с Действительностью, избегая ответственности частично или полностью.

2. Разница между чернью и элитой. Рыцарь – это так же и статус, и не простой. Даже позже, во времена "официального расформирования" рыцарских орденов и гонения на них, он приобрел черты священности. И сам обряд посвящения очень часто демонстрируют в фильмах, в детских играх и т.д. Саму обрядовую часть я не буду затрагивать, она безусловно интересна. Но сама суть, это создание разницы между человеком, получившим этот статус, и не имеющим его, подчинённость тому, кто "не с нами". Создание некой элитарности и всех остальных - крестьян, черни. Разумеется, мало кто хочет понимать своё значение на месте, и стремиться выбраться "повыше", чтобы ничего не делать и получать с других, пребывая в достатке любым способом. Такой образ с реальными привилегиями очень сильно манит, особенно учитывая толпо-элитарное устройство существующего на данный момент общества.

2.7. Глава VI. Игра и мудрствование

Повторюсь, желание быть первым - лишь фактологическая сторона Личности и индивида. Стоит рассматривать это стремление, как желание достичь ранее недоступного предела, и показать это людям, чтобы они могли его использовать.

Нет расхождений вещей, есть непонимание Хейзинга и малая осведомлённость. Дело в том, что есть разные трактовки вед, есть разные направления и течения. В контексте их, многие моменты могут рассматриваться по-разному. Так же, в самих ведах есть градация "Взгляда" на рассматриваемое, есть виденье человека, бога, и других сказочных существ, которые дают разную интерпретацию одному явлению или событию. Можно это обозначить, как оценку разными уровнями психики взаимодействия с миром, где условно (пример) можно обозначить человека, как личность, сознание, а бога, как Человечество в совокупности, с доступом ко всей информации. При обращении личности к человечеству, оно ему отвечает в контексте заданного вопроса.

Хейзинга не указывает на примерные промежутки утверждения о дуализме и его появлении. Хотя можно отметить появление Зла и Добра (в современном смысле), Рая и Ада в одном из некогда бывшего религиозного течения Зороастризме. Если я не ошибаюсь, возникла четкая градация на "Черное и Белое". Оно существовало и раньше, но наибольшую силу применения и вхождения в массовое и культурное мышление получило примерно в это время. Поэтому утверждение Автора не соответствует действительности. Кроме двойственности противоположностей, существовало немало и других концепций. Соперничество, конкуренция и другие формы противостояния между условными двумя сторонами основываются, отчасти, на этой почве черного и белого. Разумеется, каждый считает себя правым, а других нет, поэтому о договоренности в современном мире можно только мечтать. Из-за этого отношения к играм, складывается как раз в Агональном контексте, который и взял за основу Хейзинга, потому как, так проще рассматривать. Интересны причины, почему он не проследил причины образования такого поведения и закрепления его, и выражения в будущем в более грубых формах в наше время, ведь можно посмотреть со стороны - Не противостояния, но взаимодействия. Единства двух и рождения третьего нового, оно может быть как результат, как опыт, как нечто новое. Следование этому сильно меняет смыслы взаимодействия этих двух "противоположностей", и между ними начинают видеться связи, и от взаимодействия их образуются новые связи, поэтому просто противостоянием это никак не получится назвать.

Итог по главе:

Все больше появляется фактологического изложения и интерпретация в выбранном направлении "Агона". Это само по себе сужает спектр восприятия игры. С другой стороны, приводимые примеры и небольшие, но меткие комментарии к ним, не запрещают, а даже помогают отнестись к игре в контексте "любомудрия". Игра, как я ранее отмечал, способна сократить расстояние между любым количеством элементов, включенных в неё, и обозначенных людьми. Такая доступность дает ключи к Непосредственному восприятию мира, легкость, изящество, удовольствие, стремление к получению и достижению. Игры помогают психике настроится даже на заведомо "сложное и не понимаемое". Ведь есть существенная разница в подаче и восприятии информации в "сухом варианте", и когда человек включается в деятельность Непосредственного участника, который в Процессе может получать самые неожиданные результаты, а так же обратную связь, особенно если это происходит в группах или больших сообществах. Для психики важно получать только то, что доступно и важно по приоритету (зачастую, у большинства этому приоритету соответствует сугубо животные инстинкты), поэтому человеку не нужны Новые сведенья, перестраивающие его картину мира, мировоззрения, мироощущения, миропонимания, иначе это вышибает его из зоны комфорта и он испытывает сильные переживания и чувства. Информация, получаемая в около или чисто игровой форме, "идет фоном", от чего она спокойно и "само собой" постепенно или сразу начинает работать. При этом, она с легкостью может быть использована практически в любой момент после освоения. Вопрос качества её использования тут не важен, сам факт доступа к ней намного важнее.

Учитывая это, достаточно просто представить "любомудрие", как возможность поиска правды-истины, не сильно подставляя себя, и при этом даже получая удовольствие. Поиск же истины, развлечения, правды, всегда и у всех людей стоит "автоматически", как минимум для того, чтобы реализовать свои потребности на уровне инстинкта (выживание, создание потомства), а это требует четкого и точного Восприятия действительности (мира). Исчерпывающий ответ может быть достигнут только в стремлении к выше истине. Само же стремление к ней можно обозначить как - Различение на плохое и хорошее, соответствующее или мешающее/дестабилизирующее. Игра в этом всем выступает не как посредник, а как непосредственный участник.

2.8. Глава VII. Игра и поэзия

Утверждение бесспорно, если брать масштабы мира и вселенной. Всё находится в постоянном изменении. При обращении к конкретике, слово выступает как квинтэссенция накопленного опыта поколений людей, живших ранее. Это закодированный и сверхплотно упакованный опыт, по сути, представляющий элемент ключа или, в некоторых случаях, более цельный ключ, по взаимодействию с миром. Он дает устойчивый, в неком периоде и состоянии среды, результат. Учитывая "поток жизни" как нечто, сменяющееся и текущее, слово так же не является застывшим памятником. В применении и во взаимодействии с другими словами, в "игре слов", оно Оживает и соответствует потоку жизни. Объединяя существующих живых и использующих его всех людей, ранее живших и своей жизнью влиявших на формирование этого слова и его смыслов с применяемой областью, будь то объект, явление или существо.

Итог по главе:

Хорошо продемонстрирована игра слов, игра словами, игра в слова и тому подобное. Предлагаю продолжать смотреть на явление игры как то, что Соединяет, Объединяет. Представьте, как можно быстро и просто объединить опыт людей, живших несколько тысяч лет назад, и опыт полученный сегодня или в ближайшие столетия. Как раз за счет вариативности слов, особых композиций, декламации текста и банальной комбинаторике и любым другим формам, открываются новые смыслы, рождается нечто новое, открывается новый предел, хотя ещё вчера это казалось непреодолимым и не возможным.

По повествованию в книге могу заметить, что чем дальше, тем больше фактологии и сухости описания, возможно из-за отсутствия обратной связи автору и его тексту, банальное отсутствие обсуждение "на уровне", что сильно сказывается на способе изложения.

2.9. Глава VIII. Функция во-ображения

Хейзинга демонстрирует типичное, можно сказать, грубое научное мышление. Указывая на персонификацию, не говоря о том, что это Само собой разумеющееся качество человека по отношению к миру. Именно этот инструмент получает в своё распоряжение любой человек от рождения, он отождествляется со всем и отождествляет любое с собой. А это значит неизбежность описания, понимания, мышления, категориями Самого Себя.

Описание бестелесного и безжизненного не всегда является мифотворчеством, так как это может быть присвоение свойства, которое в существующем уровне самосознания у людей берется от них самих. Фактически, взаимодействуя разными образами (инструментарием как внешним, так и внутренним), выделяется некий постоянно получаемый результат, который фиксируется как Постоянный, он же и наделяется Категорией-Свойства. Само же наделение категории-свойства и восприятие его, ощущение по большей части является мифотворчество. Возможны варианты мифотворчества До создания категорий, но в настоящее время это намного менее доступно, так как "информационное обеспечение" людей намного больше и шире, и они используют в подавляющем количестве случаев уже известные категории. Далее Хейзинга сам говорит об этом:

Не указывая, что важен момент идентификации, поиска соответствия и отождествления человека с этим, поэтому прямой зависимости в "потребности сообщить о воспринимаемом кому-то еще" не является первичным.

Сообразуясь с предыдущим комментарием - да они были сознательно Убеждены в возникновении мира из членов человеческого тела. Потому как это один из первичных вариантов восприятия мира целостным. Психика настроена на восприятие целостности, и видя изобилие всего в мире, она разумеется будет "опираться" на самое доступное, на свою базу, а это по большей части Тело человека. Поэтому для "простоты" люди брали за правду и основу такое мировоззрение, которое наиболее явно прослеживалось в космогонии верований и религий.

Положения весьма точны, но, возможно, существуют варианты спящего генетического потенциала, а так же самой среды, которые раньше могли быть в ином состоянии, поэтому человек мог и не "созидать" в предложенном варианте, а опираться на совершенно иные Инструменты, имеющиеся у него в психике, генетике, сознании.

Не обозначено понятие духовного, возможно автор имеет ввиду состояние, близкие к переживанию неких более глубоких и основополагающих процессов и циклов, которые напрямую влияют на мир, их чувствование и сообразность с ними, позволяет находиться в гармонии с миром или же нет. Само состояние может быть широко выразимо, как пример прием пищи, думание, виденье, внимание и т.д. - все это может быть в контексте духовного свойства, в зависимости от отношения человека к этому, и стечении обстоятельств, в которых он пребывает (церемонии, ритуалы, малые группы или большие, где это принято). Сама персонификация, по сути, - поиск и наделение всего Антропоморфизмом (человекоподобием), не факт, что приводит к духовному состоянию. Но и не так далеко от него, вплоть до спонтанного, неожиданного перехода в него. Так как человек взаимодействует чуть ли не напрямую с частью мира, насколько это возможно через свои представления. Поэтому таким в настоящее время мало кто занимается, так как нет культуры прямого взаимодействия с миром, практически все опираются на опыт и системы других, и это практически невозможно, так как социализация уже наделяет опытом предыдущих живших людей, сильно закрывая диапазон непосредственного взаимодействия с миром.

Персонификация возведена в данной главе в разряд более узкого и конкретного инструмента взаимодействия с действительностью. Тем не менее, это верное утверждение, так как это один из доступных способов взаимодействия с духовным. И это же является неким тормозом и пределом для очень многих людей. Воспроизведение автоматизмов и адаптация их под новые условия не требует сильного вложения и фактически происходит "Само собой", поэтому персонификация, как предел, выступает в роли непреодолимого барьера как в мышлении, так и во взаимодействии с миром. Наиболее простые примеры - это фильмы и компьютерные игры и книги, где происходит наделение антропоморфными чертами разных существ. Например, неожиданно, дракон, живущий тысячи лет, обижается как 5 летний ребенок на оскорбление в его адрес. Спрашивается, где его мудрость, миропонимание и банальный опыт? Это кажется смешным или может не восприниматься, но по факту это сильно тормозит изучение мира людьми, так как они выстраивают само восприятие мира под Людское и удобное. По сути, это не объективная позиция, угрожающая цивилизации людей в настоящем и будущем, это выражается в банальной невозможности людей Договориться между собой, войны, конкуренция, формы правления, религии и т.д. Вроде бы все понимают и знают, о чём говорят, но оказывается, что далеко нет.

Итог по главе:

Моделирование и стремление к удовольствию порождают разные способы оценки и восприятия действительности. Зачастую они несут явный игровой оттенок, как соблюдение некоего регламента, наделяемого самим человеком. Так как он непосредственно и имеет полноту власти в этом деле, поэтому воображение, как мощный инструмент по "созданию чего-угодно", всегда имеет варианты взаимоотношения между элементами, представляемыми человеком, а их соотношение даже при максимальной серьезности несут некий порядок и правила. Сама же вариативность, которая неизбежно возникает в процессе воображения, и будет Явным игровым элементом. Когда может банально менять цвет элемента и соотноситься, по сути, и смыслу как раньше, но имея малое отличие.

Сам Хейзинга продолжает делать упор на демонстрацию игры в контексте мифов, их организации и трактовки, кроме этого подключая элементы философии, как варианты трактовок. В конкретных примерах взаимодействие между элементами более целостными, вроде персонажей, Всегда носят игровой характер. Разумеется, нужно воспринимать мифы, как одно из ярких и выраженных комплексных "продуктов" воображения.

2.10. Глава IX. Игровые формы философии

Вопрос вариативности слов в смысле их применения и контекста весьма широк, но наиболее точным и правильным (для поиска единого мнения, суждения и оценке) следует сводить все в контекст вопроса или же обсуждения, когда смысл слов становится наиболее явственен, и обозначены границы дефиниций определения и смысла. Поэтому пространности вопроса нет, есть отсутствие критериев и границ контекста по логике. Указание же интеллектуальности, которая не имеет четкого определения До сих пор, можно отнести, как заведомо указанию на нечто вроде смекалки, широты виденья, скорости реакции и принятия решения и подобному.

Затем Хейзинга снимает важность вопроса сразу же, в следующем предложении. Вне зависимости от ответа "да и нет", в каждом из них присутствует Игра. И соглашение может быть явным, а может быть и не явным, скрытым. Правила же образуются сами по себе или же по договоренности между двумя сторонами. У каждого может быть "своя игра" и она же перекликается между ними в неких общих точках соприкосновения и образует "общую игру" или если говорить конкретнее, "общее поле игры".

Итог главы:

Прежде всего, в главе в очередной раз выступает на первый план соревновательность, в нём рождаются подчас очень интересные продукты, умствования, хвастовства и любомудрия, других форм работы мысли, сознания и разума. Как один из примеров: апории Зенона, намного обогнавшие время и установившие пределы мышления, описав возможности существующих пределов мышления, после которых невозможно понять и определить. Именно в соревновательности, как прямом вызове, рождается нечто новое, но этот вызов исходит не только от других людей, но так же может естественно образовываться из мира (пример: решить проблему до её появления в контексте использования технологии, фактически её нет в мире напрямую и материально, но люди уже заведомо решают проблемы, оптимизируя (гармонизируя своего рода) технологию по отношению к Среде). Можно обозначить игру в контексте философии, как поиск новых решений уже существующих и отмеченных проблем, расширение и расстановка границ в разных концепциях и самих типах мышления.

Кроме агональности, игра позволяет сократить дистанцию между разными частями мира, что само по себе может образовать новое решение в устоявшейся проблеме. Кроме этого, игровые формы "раскачивают психику" (по аналогии с маятником, позволяя её делать больше, чем в обычном состоянии), раскрепощая её (открывая доступ к новым, зачастую интуитивным вариантам решения и предложений). Безусловная ценность игры тут выступает прежде всего в Её свойствах, коими она наделяет человека, и элементы мира. Позволяя им взаимодействовать более "близко", "непосредственно", без лишних "перемычек" и посредников. Это особенно важно в отношении Философии, как поиска способа оптимального мышления и способов познания и восприятия мира.

2.11. Глава X. Игровые формы искусства

Итог главы:

В главе игра рассматривается в контексте личности, соперничества, поиска выхода в лучшее, выразительное и доступное другим. При всём этом, автор, скорее всего, умышлено уходит от прямого определения искусства, так как оно до сих пор не определено и предметно используется разными областями, в которых творят люди. Без определения весьма тяжело соотносить явление игры с искусством на конкретных направлениях. Хоть фактология и дает широкую подборку примеров, но их ценность уменьшается без общего смысла и направленности, теряющегося среди множества примеров.

Искусство можно определить, как один из способов восприятия (отношения, оценки, позиции, понимания, знания и т.д.). Это не конечный вариант, обозначающий широкий спектр достижения людей в их творениях, но лишь интерпретация Восприятия этих продуктов. Само же оно является существующим в контексте сугубо человеческого поля или поля других разумных существ с высоким уровнем рефлексии. Оно может быть только при наличии людей и их оценки, а следовательно можно сделать предположение, что оно еще толком не проявило себя за существование человечества. В контексте данного Варианта определения, игра присутствует в любом случае. Так как искусство, по сути своей, практически всегда определено и обозначено, и оно несет в себе огромное количество критериев и вариантов оценки его. А соответствие между разными продуктами и внутри самого творения возможно присутствие игры, за счет соотнесения элементов с другими творениями, это может быть сравнение и соперничество, что лучше, интереснее и т.д., а может быть и комбинаторика существующих творений, что находит себя больше в контексте концепций, кроме этого много и других вариантов взаимодействия и воздействия. Еще один наиболее важный и выразительный - обратная связь людям, когда само присутствие творения несет в себе мощный заряд смысла, буквально программирующий людей на поколения вперед, ставя перед ними, по сути, игровые задачи, в преодолении преград, достижении результатов: быть Лучше самого себя и улучшение своих качеств и прочее.

2.12. Глава XI. Культуры и эпохи Sub specie ludi

В данное утверждение стоит внести существенные оговорки. Рим "достиг совершенства" в известной исторической перспективе, а метод описания (не наука), которым выступает история, давно уже показал себя не Объективным. А это значит, что одни группы людей могут преподнести информацию в Нужном им ключе, для достижения выгоды, даже спустя многие поколения. При этом много информации по факту утаивается или искажается, как уже не раз было доказано.

Учитывая наличие цивилизаций, существовавших до нашей и отличной от нашей культуры, возможно и без сильных технократических черт, они могли иметь технологии, намного превосходящие существующие в наше время, не говоря о прошедших этапах развития текущей цивилизации. Потому, стоит оговариваться вроде "учитывая текущую цивилизацию" или "учитывая метод истории как описании событий прошедших и случившихся событий". С другой стороны, как небольшой "укол" в сторону "совершенства Римской империи", почему она была сметена за короткий промежуток Варварами, без мобильных войск, без дорог, без искусства войны, вне цивилизованного мира и еще много минусов. Как вариант объяснения: это была другая большая империя – Тартария - нынешняя территория России, для которой Рим был просто придатком на отшибе, и подчинялся воле другого более мощного государства. И это далеко не самая смелая версия.

Итог по главе:

Она не структурирована, а больше является размышлением и обобщением на примерах крупных больших и значимых явлений в обществе и культуре прошедших времен. При этом, прослеживая нити игры, которые сильно теряются по среди фактологического материала. Никаких существенных выводов в главе не делается и она, по большей части, является границей в рассматриваемых ранее выразительных примерах человеческого бытия, где наиболее явно прослеживается игра. При этом дается оценка и соотнесение игры в ранних проявлениях и в более поздних, при других условиях, и почти в каждом случае следует заключение - игра огрубляется и формализуется. Люди постепенно отказываются признавать её серьёзность, выводя игровые элементы в обыденность и повседневность, преувеличивая их настолько, что они больше не могут получать от этого той подлинной легкости и удовольствия, что присутствовало ранее. Возможно этот вывод наиболее важный и недовыраженный самим автором.

2.13. Глава XII. Игровой элемент современной культуры

1. Культура не может существовать без явления игры, так как оно является основополагающим по своей сути для возможности существования Культуры как таковой. Чересчур серьезное и догматическое отношение к правилам и событиям в жизни выводит психику человека во всё большее напряжение, и рано или поздно она дает сбои. Выражаться они могут по-разному и, зачастую, ничего хорошего это не сулит для окружающих, поэтому без игровых элементов и самого отношения людей, культура невозможна. Она была в краткие сроки перестроена и отторжена людьми. Сами степени выделить намного тяжелее, так как нет четких критериев игры, и сам Хейзинга не дал четкого и работающего везде и во всём определения границ игры, хотя достаточно четко обозначил их в контексте соперничества. Но черты соперничества не являются тем самым наиболее выразительными качествами игры и тем более её границами. Потому давать оценку о раскрытии культуры в формах игры не получается возможным, только если очень примерно делать оценку на почве соперничества. Опять же, как рассматривать соперничество, в контексте ли противоборства, или как средство поиска лучшего решения для обеих сторон? Можно и дальше определять вопрос и выводить его на более однозначный ответ, Хейзинга же сформулировал его намного шире и дальше, он предполагал, что явление игры не раскрыто и не проявлено в полной мере, и уж тем более оно сильно попирается современными устоями, которые требуют от человека исключительной исполнительности, без шага в сторону и возможности принятия собственного решения (особенно ярко это выражено в западном менеджменте).

Стоит отдельно рассматривать современную культуру, ведь в ней неожиданно для прошлого века появилась система и инструмент Мощного моделирования - Компьютерные игры (по старому термину - Видеоигры). Это сильно меняет отношение к игре, она, как игра, получает возможность выразиться наиболее "чистым" и не предвзятым образом, позволяя создавать по сути любой сложности среду, вплоть да частичной имитации мира (и большей), как игровой площадки, магического круга, границ с чем можно взаимодействовать, не боясь этому повредить. (хотя вопрос о повреждениях переносится тут в сферу психики человека, ведь она может быть повреждена, и это искажение, или резкая перемена (новая программа или состояние) может быть передано во вне). Учитывая такое "Новое" состояние игры, выраженность игры получила новое дыхание, и мы живем в это время. Интересно, как бы отреагировал Хейзинга на такое проявление игры?

2. Зависит от человека и от культурного феномена, есть люди, которые просто пребывая на празднике, входят в экстатические состояние и испытывают крайние эмоции, радости соучастия и прочее, в то время, как для некоторых это пустое времяпровождение или некая навязанная обязанность. Раньше культура была более консервативна, в том смысле, что люди не могли просто так игнорировать и выбирать, участвовать или нет. В прежние времена праздники были большими событиями для города, в наше время коммуникационные сети настолько развились и стали насыщенными информацией, что все праздники не перепраздновать, все события не посетить, приходиться выбирать и сосредотачиваться, и не всегда получается настроится на что-то одно. Поэтому вопрос больше конкретный и может быть частично решен, если брать контекст более традиционных стран (где наиболее сильно сохранились старые устрои), там игровой дух наиболее выражен. Опять же, если брать во внимание компьютерные игры, то в них игровой дух возможно выражен даже больше для их участников.

3. Ни в коем разе он не утратил этих игровых элементов. Они стали обыденными и отношение к ним стало более серьезное и непосредственное. Человеку, можно сказать, стало более сложно играть в структуры, созданные ранее (праздник, события в городе и прочее), нежели делать это в непосредственном общении и времяпровождении в компании. Другой момент, что игровые элементы постоянно стараются взять под контроль. Что за собой влечет их систематизацию, управление и популяризацию с целью распространения этого контроля. По факту "чистых" (от перехвата управления) игровых площадок в обществе нет, они могут существовать только временно, как договор между двумя людьми или группами, частично они могут быть в компьютерных играх.

Та открытость и легкость проявленности игровых элементов, царившая раньше, тонет во все доступности и открытости, взаимопроникновении разных структур. Отчасти, поэтому появились компьютерные игры, как общественный запрос на создание универсальных и устойчивых площадок, круга, для игровой деятельности. Иные же, прежде игровые явления стали управляемы и прогнозируемы настолько, что интерес к ним базируется только на средствах управления сознанием и банальным зомбированием людей. Самоценность многих ныне интересных и необычных течений, вроде философии, поэтики, архитектуры и многого другого, стало сильно прижато желанием контролировать и не допускать "лишнего".

В очередной раз популяризация английской культуры без четких на то оснований, то ли эмоции, то ли банальные предубеждения заставляют автора делать такое заключение. На деле же, профессионализм в игре, участие "военных" и других специфичных профессий и призваний людей в "играх", создание командности и поддержание устойчивой команды присутствовал и у многих других народов и наций. Как наиболее яркий пример: бои стенка на стенку, в которой участвовали по определённым правилам и не редко договаривались о кооперации. Коллективные игры степных народов, где есть свои "команды", соревнующиеся между собой, и много других примеров. И люди выступавшие в них, могли быть и охотниками, и войнами, которым наиболее важно включать кооперацию в своих действиях, потому как это обычное для них состояние. В то время как другим людям такая степень кооперации, как простому гражданину, в принципе не нужна.

Это отчасти и помешало Хейзингу сильнее проникнуть в явление игры, и намного шире описать его. С другой стороны, это возможно вынужденный шаг (в чём я сомневаюсь), для формализации его утверждений и понимания игры. Иначе многие люди посчитали бы его труд про нечто аморфное и невообразимое. Тут в очередной раз всплывает проблема научного и логического мышления, когда требуется обязательное наличие объекта и его границ для его понимания, хотя при этом никто не говорит, что границы автоматически расставляются психикой человека, и нет окончательно правильных границ в рассматриваемом явлении. Люди, не учитывая это, могут воспринимать явление Только в обозначенных границах, отсюда неизбежно возникает множество сложностей даже в интерпретации внутри этих границ.

Можно и это происходит в режиме "само собой", как участниками, так и руководителями игры или же она сама приобретает новые формы, так как игра не существует в рамках, она проявляется в них и наиболее ощутима для людей с фактологическим восприятием. Это не мешает ей провялятся и во многом другом, что она и делает.

Ошибочное мнение, ведь игрой может быть и отрубание голов разбойниками, и тот, кто больше нарубит или наворует женщин, тот и победил. Оценка нравственности происходит от Участников и условленных ими границ действия. Игра же беспристрастна и проявляется Во всём в мире, когда наиболее ярко, когда наиболее тускло для наблюдателя. Давать нравственную оценку явлению, присутствующему во всем и по большей части своего функционалу, позволяющему объединять и налаживать связи - кажется очень странным. Тогда, следуя логике автора, игры по агональному типу все безнравственны, так как повергают людей в разные недостойные их ситуации, и если не отнимают их жизни, то повергают участников в разные крайние состояния, они могут даже лишаться чего-то. Самый простой пример: игры в Колизее, где люди убивали друг друга на потеху другим. Пример современный – спорт: люди уродуют себя для достижения каких-то результатов, создавая невыносимые условия для тела, спортсмены умирают лет в 25-30 или чуть позже, такие случаи не редки, а возможно и калечат себя, становясь своего рода "обузой" для общества, при этом испытывая пренебрежение в свой адрес. Цепочку примеров можно продолжать, но игра, в своей сути, тут не причем, она лишь явление, которое воплощается с Жизнью и в Жизни людей, а формы она может принимать абсолютно любые, от любовных игр до убийства других людей. Именно сами действия и должны служить нравственной оценке, и то, что служит причинами этих действий, а не сама игра.

Очень верное замечание, устремление к истине, к Богу, к тому, что является основополагающем, снимает по сути нужду в игре, так как присутствует Всезнание и Всепонимание и другие качества. Возможно, игра будет проявлена в высшей форме, как вариант одна из составляющих Единства.

Противопоставлять Отношение как оценочную категорию, способ взаимодействия, и как элемент восприятия с Явлением в мире, не совсем уместен. Тем более, что сама игра может, и зачастую является Серьезной, так как сильный фокус внимания и вовлеченность в процесс для человека является показателем серьезности. Никто не хочет вкладывать силы и участвовать в чём-то, что не считает серьезным и важным. Сами чувства и эмоции, возникающие в процессе, могут быть различными, но свойство серьезности никуда не пропадает. Опять же, подключать к этому нравственность кажется излишним, так как она практически не касается таких оценочных категорий, вроде серьезности. И даже помогает сформироваться Серьезности, как категории на своей основе.

3. Итог по труду «Человек играющий»

Очень важный и значимый труд в контексте культурно-исторического подхода, если быть точнее то – культурно-фактологическом, рассматривающий игру как отдельное явление. Так как отношение Хейзинга к истории не однозначное как к точной науке, и в одном из его трудов он это точно обозначает. Используя широкие и богатые познания вкупе с лингвистическим анализом, он определяет границы игры, в одном из наиболее распространенном способе взаимоотношения людей друг с другом и миром. Речь идет о соперничестве, преодолении препятствия, вызове, конкуренции (хотя она означает более узкий спектр смысла), постоянное стремление находиться на грани, на пределе и демонстрировать лучшее возможное и немного больше. Эта мощная первооснова, заложенная в людях и братьях его меньших, всегда служила и будет служить главной причиной всего достигнутого человеком. Хейзинга облекает его в форму Агона, который еще древние люди обозначили именно в этом качестве. Используя его как путеводную звезду и как образующую основу для игр, он определяет границы игры в форме правил и договоренностей. Затем транслирует созданный порядок, практически на все общественные достижения и сферы. Где очень точно обозначает присутствие игры, в её иногда чуть уловимых формах. Это, наверное, наиболее важное и серьезное достижение наряду с определением границ игры.

Дальше найденного Хейзинга не двигается, возможно из-за отсутствия адекватной обратной связи, как я полагаю (подобное видится по ходу всего труда, когда есть сильные недовыраженные моменты, они скромно остались на одном месте, хотя повсюду у самого автора возникают вопросы с отличным потенциалом, а в конце, так и вовсе неопределенность в достигнутой деятельности). Старание выразить нечто, до сих пор считающееся ребячеством и шалостью, видимо даже в его времена сильно давило на тех, кто делал шаги в стороны описания более серьезных и глубоких процессов игры.

Другой важный момент: сильная фиксация на Агональности. Это сильно сузило спектр рассматриваемого диапазона того, как проявлена игра, и как за счет неё происходят разные культурные элементы и собственно сама культура. Подобные заявления мог ли бы взять на смех в то время не говоря о нашем, поэтому автор выдвинув вопросы толком не отвечает на них, очередной раз уповая на извечное соперничество.

Автором замечена еще одна важная тенденция – современные люди стали намного «серьезнее и зажатее» в смысле проявления игры в своей жизни. Они сфокусировали её в сугубо-личном пространстве и в редких событиях, но их количество становилось все больше и суть игры вместе с ними обесценивалась, создавая обратных эффект. Играть попросту стало не весело, ситуация резко выровнялась с новыми уровнями коммуникации и такая вседоступность, как замечал в комментариях, позволила игре вздохнуть по новой и реализоваться в более «чистом поле» - в форме компьютерных игр. Они, в свою очередь, развиваются в сторону коллективного взаимодействия, постоянно увеличивая диапазон возможностей как между игроками, так и по отношению к миру. Хейзинга, скорее всего, не предполагал такого дальнейшего развития истории, и для него среда все время становилась беднее, особенно в то время, когда он жил. В конце XIX - начале XX века были резкие перемены, когда идеологическая обработка, концепции, внутренние устремления к лучшей жизни вместе с революционным настроем, промышленная революция и многое другое, мало времени оставили для игры в её более традиционных и открытых формах, то, как это привыкли видеть прошлые поколения. Возможно, от ситуации противостояния, но не благоденствия, он и решил сделать сильный упор на агон, так же и оставшись «на нем».

По ходу комментариев мною был обозначен дуализм видеть в соперничестве не только взаимоуничтожение, вред, гонку но напротив – только пользу. Подобный выход нашелся в обобщении основных причин агона и результатах, которые происходят на свет. Сам Хейзинга не единожды в книге приводит очень интересные достижения людей, которые по праву стали памятниками культуры, будь то литературными, скульптурными и другими. Все они считались передовыми и до сих пор отношение к ним не поменялось, многие так же полезны, как и раньше. Ставя и отвечая на вопросы людей, хоть немного касающихся их. Именно это и послужило ключом к развитию идеи этой книги. Агон или соперничество, противостояние – в одном из своих высших проявлений, это стремление людей преодолеть поставленные ранее рамки, расширить предел, двинуть его так далеко, что он автоматически станет доступен всем остальным, он станет обыденным. Так же путешествуя к пределу, человек не просто закаляется, но и получает очень много опыта, раскрывая в себе новые силы, таланты, возможности и всё благодаря невозможным или тяжелым условиям, которые он преодолевает. Игра выступает тут как его спаситель, именно с легкостью и серьезностью ей присущими, человек достигает многого.

Учитывая произведения искусства и просто творчество людей, живших ранее и в настоящее время, можно только удивляться, как они могли такое сделать, ведь они такие же, как и все. Как они могли совместить две невозможные вещи вместе и получить третью? Только играючи, пробуя, и не боясь ошибиться. Игра превратила пространство невозможно, просто в условия и определенности, есть одно и другое, задача найти точки соприкосновения и все далеко не так явно, это происходило спонтанно и легко. При серьезной же оценке, желание делать, что-то под пристальной оценкой других может отобрать «нечто новое», не только у творца но и у «публики».

Это не единственные моменты, намеченные мною при прочтении книги. Чтобы не выходить из контекста данного труда, остальные мысли по явлению игры будут изложены в отдельной статье, напрямую связанной с первой темой подкаста «Каменный Суп».

Благодарю Хейзинга за его труд, хотя в нём больше вопросов, чем ответов, но это даже лучше для дальнейших исследований. Так же выражаю благодарность D_ED_2 за редактирование и критику.

170 Й О Х А Н Х Ё Й З И Н Г Л. H O M O LUDENS

Для Гераклита процесс борьбы был «отцом всех вещей». Эмпедокл выдвигал в качестве двух принципов, которые изна­ чально и навеки правят мировым процессом, понятия φιλία (филйа) - влечение и νεΐκος (нейкос) - вражда, разлад. По всей видимости, не случайно склонность ранней философии к объ­ яснению всего существующего через антитезу соотносится с ан­ титетическим и агональным устройством раннего общества. Из­ древле было привычно мыслить обо всём как о двойственности противоположностей, видеть во всём господство состязательно­ сти. Гесиоду еще известно о доброй Эриде28 \ благой Распре, на­ ряду с Распрей губительной.

Этой предполагаемой взаимосвязи соответствует также представление, согласно которому извечная борьба всего суще­ го, борьба в Природе (Φύσις), понимается как правовой спор. Тем самым мы вновь попадаем в сердцевину архаической куль­ турной игры. Вечная борьба в Природе есть, таким образом, противоборство перед лицом суда. Согласно Вернеру Иегеру24 , понятия Космос [порядок], Дике [справедливость] и Тисис [кара, возмездие] перенесены из области права, к которой они и отно­ сятся, на мировой процесс, с тем чтобы его можно было осознать в терминах судопроизводства. Точно так же αιτία (айтйа) перво­ начально обозначало правовое понятие вины, прежде чем стало отвлеченным термином, обозначающим понятие естественной причинности. Анаксимандр был первым, кто придал форму этой идее; к сожалению, слова его дошли до нас лишь в крайне отрывочном виде25 . «Но из чего возникают все вещи (подразу­ мевается: из бесконечности), туда же они и с неизбежностью ка­ нут. Ибо друг другу должны они дать искупление и принести по­ каяние за свою несправедливость, когда сбудутся сроки»26 . Вполне ясным это изречение названо быть не может. Во всяком случае оно имеет отношение к представлению, что Космос дол­ жен был бы из-за свершенной им некоей несправедливости сам искать покаяния. Что бы ни имелось в виду, в этих словах, несо­ мненно, кроется очень глубокая мысль, перекликающаяся с хри-

стианскими представлениями. Остается, однако, открытым во­ прос, лежала ли уже в основе этого представления действительно зрелая идея государственного устройства и правовой жизни, примеры которых дают нам греческие города-государства. Не имеем ли мы здесь дело скорее с гораздо более древним слоем понятий о праве? Не выражена ли в этих словах та архаическая концепция права и воздаяния, о которой шла уже речь выше, когда идея права еще полностью лежала в области единоборства и метания жребия, - короче говоря, когда правовой спор еще был священной игрою? В одном из фрагментов Эмпедокла гово­ рится - по поводу могучей борьбы стихий - об исполнении времен, которое к этим первоначалам обоюдно «влечется об­ ширною клятвой»27 . Полностью постичь смысл этого мистикомифического образа, видимо, невозможно. Тем не менее ясно, что мысль мудреца-провидца находится здесь в той сфере право­ вого состязания-как-игры, в которой мы уже научились видеть важную основу первозданной культурной и духовной жизни.

Г Л А В А С Е Д Ь М А Я

ИГРА И поэзия

Всякий, кто примется говорить об истоках греческого любомуд­ рия в их связи с древними сакральными играми-состязаниями в мудрости, неминуемо будет то и дело попадать на или за грань, пролегающую между религиозно-философскими и поэтически­ ми способами выражения. Поэтому желательно было бы теперь поставить вопрос о сущности поэтического творения. В опреде­ ленном смысле этот вопрос задает центральную тему рассужде­ ния о связи между игрой и культурой. Ибо если богопочитание, наука, право, государственное управление и военное дело в вы­ сокоорганизованном обществе, судя по всему, постепенно вы­ ходят из того соприкосновения с игрой, которое, по всей ви­ димости, на ранних стадиях культуры было им свойственно, поэтическое творчество, родившееся в сфере игры, всё еще чув­ ствует себя в этой сфере как дома. Ποίησις1 " - функция игрового характера. Поэзия вступает в игру в некоем поле духа, в некоем собственном мире, который дух творит ААЯ себя, где вещи имеют иное лицо, чем в «обычной жизни», и где их связывают меж­ ду собой не логические, а иные связи. Если под серьезным пони­ мать то, что позволяет связно выразить словом бодрствующая

жизнь, то поэзия никогда не бывает совершенно серьезной. Она располагается по ту сторону серьезного - в той первозданной стране, откуда родом дети, животные, дикари, ясновидцы, в цар­ стве грезы, восторга, опьянения, смеха. Для понимания поэзии нужно облечь себя душою ребенка, словно волшебной сороч­ кой, и мудрость ребенка поставить выше мудрости взрослого. Такова понятая и выраженная Вико уже два столетия назад из­ начальная сущность поэзии1 , ближе всего стоящая к чистому по­ нятию игры.

Poësis doctrinae tanquam somnium, поэзия - как бы сон зна­ ния, гласит глубокое суждение Фрэнсиса Бэкона. В мифических представлениях первобытных народов об основах бытия, как в зародыше, уже заключен смысл, который позднее будет осознан и выражен в логических формах и терминах. Филология и бо­ гословие стремятся всё глубже проникнуть в постижение мифо­ логического ядра ранних верований2 . В свете первоначального единства поэтического искусства, священного учения, мудро­ сти, культа всё функциональное значение древних культур будет восприниматься по-новому.

Первая предпосылка такого понимания - это освободиться от мнения, что поэтическое искусство обладает только эстетиче­ ской функцией или что его можно объяснить и постичь исходя только из эстетических оснований. Во всякой живой, цветущей цивилизации, и прежде всего в архаических культурах, поэзия выполняет витальную, социальную и литургическую функцию. Всякое древнее поэтическое искусство есть вместе с тем одно­ временно и культ, праздничное увеселение, совместная игра, проявление искусности, испытание или загадка, мудрое поуче­ ние, убеждение, колдовской заговор, предсказание, пророче­ ство, состязание. Нигде, пожалуй, не найти столь разительного единства всевозможных мотивов, как в Третьей песне финского народного эпоса Калевала 1 ". Вещий старец Вяйнямёйнен окол­ довывает юного хвастуна, который отважился вызвать его на поединок. Сперва они состязаются в знании природы вещей, за-

тем - происхождения всего сущего, причем юный Йоукахайнен осмеливается претендовать на свое участие в самом акте творения. Но тогда старый чародей «впевает» его в землю, в бо­ лото, в воду: сначала по пояс и до подмышек, а там и по самые уста, - пока тот наконец не обещает отдать ему свою сестру Айно. Сидя на камне песен, Вяйнямёйнен поет три часа кряду, чтобы снять свои могучие заклятия и расколдовать безрассудно­ го. Все формы состязания, о которых мы сообщали выше: пое­ динок в хуле и похвальбе, мужское соперничество, соревнование в космологическом знании - соединяются здесь в бурном и вместе с тем сдержанном потоке поэтического воображения.

Поэт - VateSy одержимый, воодушевленный, неистовый3 *. Он - посвященный, Sjâ"ir - так зовется он у древних арабов. В мифах Эдды тот, кто пожелал стать поэтом, пьет мед, приго­ товленный из крови Квасира, мудрейшего из созданий, ибо никто ему не мог бы задать вопроса, на который бы тот не от­ ветил4 *. От поэта-ясновидца лишь постепенно отслаиваются фигуры пророка, жреца, прорицателя, мистагога, стихотворца, так же как философа, законодателя, оратора, демагога, софиста и ритора. Древнейшие поэты Греции всё еще выполняют важную социальную функцию. Они обращаются к народу, увещевают и наставляют его. Они вожди народа, и лишь позднее приходят софисты3 5 \

Фигуру ватеса в некоторых из се граней представляет в древненорвежской литературе tbulr, называемый в англосаксон­ ском tbyle 4 . Впечатляющий пример тула - Старкад; Саксон Грамматик верно переводит это слово как eamefi\ Тул выступает на нескольких поприщах: то изрекая литургические формулы, то как исполнитель в священном драматическом представлении, то принося жертву, то как волшебник. Порою он вроде бы не более чем придворный поэт и оратор. И даже слово scurra, ско­ морох, также передает его ремесло. Соответствующий глагол thylja означает произносить необходимые слова в ходе богослуже­ ния, а также заклинать или всего-навсего бормотать. Тул -

хранитель всего мифологического знания и всех поэтических преданий. Это мудрый старец, коему ведомы история и тради­ ции, чье слово звучит во время торжеств, кто умеет привести родословие героев и знати. Его дело по преимуществу - состя­ зания в красноречии и во всякого рода познаниях. В этой функ­ ции мы встречаем его в Унферте Беовульфа. Mannjafnadr, о чем мы уже говорили ранее, или состязания Одина в мудрости с ве­ ликанами и карлами также входят в поле деятельности тула. Известные англосаксонские поэмы Видсид и Странник 7 " могут считаться типичной продукцией таких разносторонних при­ дворных поэтов. Все эти черты совершенно естественно выстра­ иваются в образ архаического поэта, чья функция во все времена была, судя по всему, и сакральной, и литературной. И эта функ­ ция, священная или нет, всегда коренится в той или иной форме игры.

Если добавить еще несколько слов о древнегерманском типе ватеса, то вовсе не покажется рискованным желание обнару­ жить в феодальном Средневековье потомков тула, с одной сто­ роны - в лице шпильмана, жонглера8 *, с другой - также и в ге­ рольдах9 ". Задача этих последних, о которых уже шла речь в связи с состязаниями в хуле, в значительной части была общей с зада­ чей «Kultredner» [«культовых ораторов»] древности. Они - хранители истории, традиции и генеалогии, витии во время торжеств, где прежде всего хулят или славят.

Поэзия в своей первоначальной функции фактора ранней культуры рождается в игре и как игра. Это освященная игра, но в своей причастности к святости она постоянно остается на гра­ ни развлечения, шутки, фривольности. О сознательном удовлет­ ворении стремления к прекрасному еще долго нет речи. Оно неосознанно содержится в переживании священного акта, кото­ рый в слове становится поэтической формой и воспринимается как чудо, как праздничное опьянение, как экстаз. Но это еще не всё, ибо в то же самое время поэтическая активность расцветает также в радостных и захватывающих массовых играх и в страст-

пых, волнующих групповых состязаниях, обычных в архаиче­ ском обществе. Ничто не могло быть более питательной почвой ^ля взрыва поэтических чувств, чем радостные празднества сближения полов при чествовании весны или в связи с другими важнейшими событиями в жизни племени.

Этот последний аспект, которого мы хотели коснуться, - поэзия как запечатленная в слове форма вновь повторяющейся игры влечения и отталкивания между юношами и девушками, в соревновании шуточного остроумия и виртуозности - сам по себе, несомненно, так же изначален, как и чисто сакральная функция поэтического искусства. Богатый материал, касающий­ ся на сей раз несколько замысловато именуемой социально-аго- нальной поэзии, которая всё еще заявляет себя как игра в рамках данной культуры, привез с собой Де Иосселин де Ионг из экс­ педиции на острова Буру и Бабар Ост-Индского архипелага10 ". Благодаря любезности автора я могу привести некоторые пунк­ ты из еще не опубликованного исследования5 . Жители Сред­ него Буру, или Раны, знают праздничное поочередное пение, называемое инга-фука. Сидя друг против друга, мужчины и жен­ щины в сопровождении барабана поют друг другу песенки, ко­ торые они либо воспроизводят, либо импровизируют. Различа­ ют не менее пяти видов пения инга-фука. Все они основываются на чередовании строфы и антистрофы, хода и противохода, во­ проса и ответа, выпада и отместки. Иногда они по форме бл изки загадке. Важнейший из них носит название «инга-фука предшествования и последования», причем каждый куплет начинается словами: «друг за другом, следом-следом» - как в детской игре. Формально-поэтическое средство здесь - ассо­ нанс, связывающий тезу и антитезу повторением одного и того же слова, варьированием слов. Поэтическое выступает здесь как смысловая игра, выпад, намек, игра слов, а также игра зву­ ков, где смысл иной раз совершенно теряется. Такая поэзия поддается описанию только в терминах игры. Она подчинена тонкой схеме правил просодии. Ее содержание - любовный

намек, наставление в житейской мудрости, а также - колко­ сти и насмешки.

Хотя в инга-фука закрепляется наследие передаваемых из поколения в поколение строф, здесь есть место и ^АЯ импрови­ зации. Уже существующие куплеты улучшают удачными добав­ лениями и вариациями. Виртуозность ценится особенно высо­ ко, в выдумке также обычно нет недостатка. Настроение и воздействие приводимых в переводе образчиков этой поэзии напоминают малайский пантун, от которого литература о. Буру не совсем независима, но также и весьма отдаленную форму японского хайку 11 ".

Кроме собственно инга-фука, жители Раны знают и иные формы поэзии, основанные на том же формальном принципе, как, например, весьма обстоятельный обмен мнениями по схеме «предшествования и последования» между родами жениха и невесты при церемонии обмена подарками по случаю свадьбы.

Совершенно иной вид поэзии обнаружил Де Иосселин де Ионг на о. Ветан группы Бабар Юго-Восточных островов. Здесь мы сталкиваемся исключительно с импровизацией. Жители Бабара поют много больше, чем жители Буру, как сообща, так и в одиночку, и большею частью во время работы. Занятые в кронах кокосовых пальм нацеживанием сока, мужчины поют то груст­ ные песни-жалобы, то насмешливые песни, обращаясь к товари­ щу, сидящему на соседнем дереве. Иногда эти песни переходят в ожесточенную песенную дуэль, которая раньше нередко приво­ дила к смертельной схватке и даже к убийству. Все эти песни со­ стоят из двух строк, которые различают как ствол и крону, или верхушку, однако схема вопрос-ответ здесь или вовсе отсутству­ ет, или выражена недостаточно ярко. Для поэзии Бабара харак­ терен тот факт, что эффект здесь ищут главным образом в игреварьировании песенных мелодий, а не в игре со значениями слов или языковыми созвучиями.

Малайский пантун - четверостишие с перекрестной риф­ мой, где первые две строки вызывают какой-нибудь образ или

констатируют некий факт, а две последние завершают стих от­ даленным намеком, - обнаруживает всевозможные черты ум­ ственной игры. Слово пантун вплоть до XVI в. означало, как правило, сравнение или пословицу и только во вторую оче­ редь - катрен12 *. Заключительная строка называется в яванском языке djawab - ответ, разрешение. Итак, очевидно, что всё это было игрой-загадкой, прежде чем стало общеупотребительной поэтической формой. Зерно разгадки заключено в намеке, его внушает рифмованное созвучие6 .

Родственно близка пантуну, без сомнения, японская поэти­ ческая форма, обычно называемая хайку, в своем современном виде - маленькое стихотворение из трех строк по пять, семь и пять слогов соответственно. Обычно оно передает лишь мимо­ летное впечатление, навеянное картинами из жизни растений, животных, людей, природы, порой с налетом лирической печа­ ли или ностальгической грусти, порой с оттенком легчайшего юмора. Вот два примера.

Первоначально хайку - тоже, по-видимому, игра с цепоч­ кою рифм, где один из участников начинал, а другой должен был продолжать7 .

Характерную форму игровой поэзии мы находим в сохра­ няющемся у финнов обычае чтения Калевали, когда два певца, сидя на скамье друг против друга и взявшись за руки, раскачива­ ясь взад-вперед, соревнуются в произнесении строф. Подобный обычай описывается уже в древненорвежских сагах8 .

Стихосложение как общественная игра, с намерением, о котором едва ли можно сказать, что оно направлено на порож­ дение прекрасного, встречается всюду и в разнообразнейших формах. Здесь редко отсутствует элемент состязания. Это сказы-

вается в поочередности пения, в поэтическом споре, поэтиче­ ском турнире, с одной стороны, с другой - в импровизации как способе освободиться от того или иного запрета. Бросается в глаза, что последнее очень близко к мотиву загадки Сфинкса, о чем шла уже речь выше.

Богатое развитие всех этих форм обнаруживается в Восточ­ ной Азии. В своей тонкой и остроумной интерпретации и ре­ конструкции древнекитайских текстов Гране дал обильные при­ меры хоров с чередованием вопрошающе-отвечающих строф; исполнявшиеся юношами и девушками хоры звучали в Древнем Китае на праздниках, посвященных смене времен года. Наблю­ дая этот всё еще живой обычай в Аннаме, Нгуэн Ван Хуэн мог зафиксировать его в своей работе, уже упоминавшейся нами по другому поводу. Иногда при этом поэтическая аргументация - дабы завоевать любовь - строится на веренице пословиц, кото­ рые затем как неоспоримые свидетельства подкрепляют доводы. Совершенно та же форма: доказательство, где каждый куплет за­

канчивается пословицей, - применялась во французских Débats XV столетия13 *.

Если поставить теперь по одну сторону праздничные песни в защиту любви, как они встречаются в поэтической форме в ки­ тайской литературе и в аннамитской народной жизни, а по дру­ гую сторону - древнеарабские состязания в хуле и хвастовстве, называемые mofäkhara и monâfara и полные оскорблений и кле­ веты, а также барабанные поединки у эскимосов, которые за­ меняли им судопроизводство, становится ясно, что в этом ряду находится место и ^АЯ придворного Cour d"amour времен тру­ бадуров. После того как был справедливо отвергнут старый те­ зис, по которому сама поэзия трубадуров выводилась из практи­ ки таких Судов любви и объяснялась ею, в романской филологии остался спорным вопрос, действительно ли эти Cours d"amour существовали реально или же их следует рассматривать скорее как литературный вымысел14 ". Многие склонялись к последне­ му, но, без сомнения, заходили в этом чересчур далеко9 . Суд люб-

Введение 3

1. Игровая концепция культуры 5

2. Характеристики игры 7

3. Признаки, функции и законы игры 9

4. Игровой элемент в разных сферах деятельности 12

4.1. Игра в судопроизводстве 12

4.2. Проявление игры в войне 15

4.3. Поэзия в игре как словесное состязание 16

4.4. Музыка и танец 17

4.5. Спорт как Игра 18

Заключение 20

Список литературы 21

Введение.

Йохан Хейзинга (1872-1945) – голландский культуролог. Он считает несуществующими объективные законы истории и, следовательно, невозможным построение объективной исторической и культурологической теории. Цель и способ познания он видит в выявлении основных настроений и мировоззрения эпохи, которое достигается через "вживание" исследователя в духовную суть событий. Его основными трудами являются "Осень средневековья", "В тени завтрашнего дня: анализ культурного недуга нашего времени", "Человек и культура".

Хейзинга считал, что нормальное состояние культуры может быть при наличии трех условий: равновесия духовных и материальных ценностей; направленности на идеал, выходящий за рамки индивидуальности; и господства над природой. Отсутствие этих условий определяет истощение и обездуховление европейской культуры.

Ученый призывает общество к самоограничению. Не возлагая надежд на разум и науку, он советует ограничивать права разума, чтобы дать место вере.

Одной из наиболее известных работ Хейзинги, завоевавшей необычайную популярность, стала работа «Homo Ludens» (1938), отличающаяся новым подходом в освещении сущности, происхождения и эволюции культуры. В ней изложена культурологическая концепция Й. Хейзинги. В предисловии он писал, что человеческая культура возникает и развертывается в игре. ". Книга имеет подзаголовок "Опыт определения игрового элемента культуры". В этой работе он пытался «сделать понятие игры, насколько я смогу его выразить, частью понятия культуры в целом».

Это убеждение зародилось у него еще в 1903 г., а в 1933 он посвятил этой проблеме вступительную речь при избрании ректором Лейденского университета, назвав ее "О границах игры и серьезного в культуре". Затем эти идеи излагал в Цюрихе, Вене, Лондоне в докладах "Игровой элемент культуры". В этой работе наиболее полно воплотился гуманистический, жизнелюбивый, нравственно светлый, творческий мир Й. Хейзинги, проявилось его менонитское воспитание.

Оригинальная концепция культуры как Игры развернута в труде Й. Хейзинги “Homo Ludens”. Родовая, или всеобщая, характеристика человека привлекала многих: Homo sapiens – человек разумный или Homo faber – человек созидатель, такие определения стали распространенными. Й. Хейзинга, не отвергая их, избирает иной аспект, считая, что "человеческая культура возникает и развертывается в игре, как Игра".

«Есть одна старая мысль, свидетельствующая, что если продумать до конца все, что мы знаем о человеческом поведении, оно покажется нам всего лишь игрою. Тому, кто удовлетворится этим метафизическим утверждением, нет нужды читать эту книгу. По мне же, оно не дает никаких оснований уклониться от попыток различать игру как особый фактор во всем, что есть в этом мире. С давних пор я все более определенно шел к убеждению, что человеческая культура возникает и разворачивается в игре, как Игра».

Книга состоит из 12 глав. В них раскрываются такие проблемы, как природа и значение игры как явления культуры; концепция и выражение понятия игры в языке; Игра и состязание как функция формирования культуры. В этих главах определяется теоретическая концепция игры, исследуется ее генезис, основные признаки и культурная ценность игры в жизни народов различных исторических эпох. Затем Хейзинга переходит к анализу игры в различных сферах культуры: Игра и правосудие; Игра и война; Игра и мудрствование, Игра и поэзия, игровые формы философии; игровые формы искусства. Заканчивается эта книга рассмотрением игро­вых элементов в стилях различных культурных эпох - в Римской империи и Средневековье, Ренессансе, барокко и рококо, романтизме и сентиментализме. В заключительной XII главе "Игровой элемент современной культуры" автор обращается к западной культуре XX в., исследуя спортивные игры и коммерцию, игровое содержание искусства и науки, игровые обычаи парламента, политических партий, международной политики. Однако в современной культуре он обнаруживает приметы угрожающего разложения и утраты игровых форм, распространение фальши и обмана, нарушения этических правил («правил игры»).

1.Игровая концепция культуры.

В своем фундаментальном труде "Homo Ludens. Опыт исследования игрового элемента в культуре" Хёйзинга предложил переосмыслить понятие культуры, исходя из наличия игрового элемента в культурной жизни. Интерес к игре не случаен в культурфилософии ХХ века - это своеобразная форма самосознания эпохи, когда в самой жизни необычайно возрастает спрос на игру (спорт, викторины, кроссворды и т. д.), что является попыткой уйти от крайней политизации и идеологизации жизни.

Хёйзинга рассматривает историю культуры как сменяющие друг друга культурно-исторические целостности, в которых взаимодействует множество элементов, связанных с духовной жизнью и творчеством человека. Различие их проявляется в соотношений в них "игры" и "серьезности". По мнению Хейзинги именно Игра, в большей степени, нежели труд была формирующим элементом человеческой культуры, так как выполняла более широкую витальную функцию, чем практические, утилитарные виды деятельности. Игра - "выражение жизненной борьбы", самое глубинное проявление жизни. Игра "обретается в поле деятельности духа, в созданном для себя духом собственном мире, где вещи имеют иное, чем в "обычной жизни", лицо и связаны между собой иными, не логическими, связями.. Она стоит по ту сторону серьезного..." Задолго до того, как человек накопил в себе силы изменять окружающий его мир, он создал свою "среду" в сфере игры. Функция игры, утверждает Хейзинга, "старше и первозданнее всей культурной жизни". "Игра старше культуры. Животные Играют точно так же, как люди". Основополагающие факторы игры были уже в жизни животных: поединок, демонстрация, вызов, похвальба, кичливость, притворство, ограничительные правила: павлины распускают хвост и демонстрируют свой наряд, тетерева исполняют танцы, вороны состязаются в полете, шалашники украшают свои гнезда… "Состязание и представление, таким образом, не происходят из культуры как развлечение, а предшествуют культуре".

По его мнению, если проанализировать любую человеческую деятельность до самых пределов нашего познания, она покажется не более чем игрой.Сама культура носит игровой характер. Игра рассматривается не как биологическая функция, а как явление культуры и анализируется на языке культурологического мышления. Понятие культуры, как правило, сопряжено с человеческим сообществом. Человеческая цивилизация не добавила никакого существенного признака к общему понятию игры. Все основные черты игры уже присутствуют в игре животных. «Игра как таковая перешагивает рамки биологической или, во всяком случае, чисто физической деятельности. Игра - содержательная функция со многими гранями смысла».

Игра, как ее понимает Хейзинга, это - "действие, протекающее в определенных рамках места, времени и смысла, в обозримом порядке, по добровольно принятым правилам и вне сферы материальной пользы или необходимости. Настроение игры есть отрешенность и воодушевление - священное или просто праздничное. Само действие сопровождается чувствами подъема и напряжения, и несет с собой радость и разрядку". Игра - это всегда свобода человека, а не гнетущая зависимость от обстоятельств, и воодушевление от своих возможностей, что дает простор жизненным силам, стимулирует совершенствование человека, и все это на грани шутки, развлечения, необузданности человеческих страстей и эмоций.

В архаических культурах, считает Хейзинга, Игра охватывала все сферы жизни, и потому противоположность "игры" и "серьезности" еще не имеет значения.

В более поздние эпохи происходит разделение сферы "игры" и "серьезности". Происходит это за счет бесконечной дифференциации культуры.

В XX веке, утверждает Хейзинга, происходит почти полная утрата игрового элемента, культура становится слишком серьезной, и потому сегодня налицо все признаки упадка. Одним из таких признаков является, например, "пуэрилизм" (от лат. puer – ребенок) современного западного общества, когда происходит смешение мнимой серьезности и неправильно понятой игры. Вместе с тем Хейзинга предупреждает, что настоящую игру следует отличать от "пуерилизма", сознательного ребячества, инфантильного балагана, в который все в большей мере погружается современная цивилизация. Это, с одной стороны, бесконечная псевдосерьезная политическая возня (предвыборные компании, интриги, падения кабинетов и т. д), а с другой -распространение игр, которые перестают быть просто развлечением (профессиональный спорт).

Осуществляя "диагностику зла нашего времени", Хейзинга отмечает, что отсутствие подлинной благородной игры деформирует личность, отвращает ее от разума. Происходит иррационализация культуры, поворот к культуре инстинкта. Игровая концепция культуры Хейзинга, в определенной мере, дерзкая гипотеза гуманиста, который на собственном опыте знал страшную сущность фашизма и пытался защитить личность в современном мире.

2.Характеристики игры.

"Игра обособляется от "обыденной" жизни местом действия и продолжительностью", т. е. имеет свое игровое пространство. "Внутри игрового пространства царит собственный, безусловный порядок". Порядок создается правилами, которые нельзя нарушать, ибо тогда рушится все здание игры. Настоящая Игра есть "свободное действие", она не связана с материальной пользой, но дает радостное возбуждение, раскрывает человеческие способности, сплачивает группы. Игра воспитывает "человека общественного", способного добровольно и сознательно участвовать в жизни коллектива, подавлять свои эгоистические интересы, руководствоваться понятиями солидарности, чести, самоотречения.

Своеобразно представлена философия жизни в трудах знаменитого голландского историка и культурфилософа Йохана Хёйзинги (1872-1945) - автора игровой концепции культуры. В своем фундаментальном труде «Homo Ludens» (Человек играющий) (1938) Хёйзинга предложил переосмыслить понятие культуры, исходя из наличия игрового элемента в культурной жизни.

Книга состоит из 12 глав. В них раскрываются такие проблемы, как природа и значение игры как явления культуры; концепция и выражение понятия игры в языке; игра и состязание как функция формирования культуры, определяется теоретическая концепция игры, исследуется ее генезис, основные признаки и культурная ценность игры в жизни народов различных исторических эпох. Затем Й. Хейзинга переходит к анализу игры в различных сферах культуры: игра и правосудие; игра и война; игра и мудрость, игра и поэзия, игровые формы философии; игровые формы искусства. Заканчивается эта книга рассмотрением игровых элементов в стилях различных культурных эпох - в Римской империи и Средневековье, Ренессансе, барокко и рококо, романтизме и сентиментализме.
В заключительной XII главе «Игровой элемент современной культуры» автор обращается к западной культуре XX в., исследуя спортивные игры и коммерцию, игровое содержание искусства и науки, игровые обычаи парламента, политических партий, международной политики.

По мнению Й. Хейзинги, если проанализировать любую человеческую деятельность до самых пределов нашего познания, она покажется не более чем игрой. Это дает ему основания считать, что человеческая культура возникает и развертывается в игре. Сама культура, по мнению Й. Хейзинги, носит игровой характер (Гуревич 2001:88).

Хейзинга считает, что игра старше культуры. В его концепции - это культурно-историческая универсалия. Игра « как общественный импульс, более старый, чем сама культура, издревле заполняла жизнь и, подобно дрожжам, побуждала расти формы архаической культуры. Культ разворачивался в священной игре. Поэзия родилась в игре и стала жить благодаря игровым формам. Музыка и танец были сплошь игрой. Мудрость и знание находили свое выражение в освященных состязаниях. Право выделилось из обычаев социальной игры. На игровых формах базировались улаживание споров с помощью оружия и условности аристократической жизни. Вывод должен был следовать один: культура в ее древнейших фазах играется. Она не происходит из игры, как живой плод, который отделяется от материнского тела; она развивается в игре и как игра».

Понятие культуры, как правило, сопряжено с человеческим сообществом. Человеческая цивилизация не добавила никакого существенного признака к общему понятию игры. Все основные черты игры уже присутствуют в игре животных. Игра как таковая перешагивает рамки биологической, или, во всяком случае, чисто физической деятельности. Игра – содержательная функция со многими гранями смысла.

Уже в своих наипростейших формах, в том числе и в жизни животных, игра есть нечто большее, чем чисто физиологическое явление либо физиологически обусловленная психическая реакция. И как таковая игра переходит границы чисто биологической или, по крайней мере, чисто физической деятельности. Игра - это функция, которая исполнена смысла. В игре вместе с тем играет нечто выходящее за пределы непосредственного стремления к поддержанию жизни, нечто, вносящее смысл в происходящее действие. Всякая игра что-то значит. Назвать активное начало, которое придает игре ее сущность, духом - было бы слишком, назвать же его инстинктом - было бы пустым звуком. Как бы мы его ни рассматривали, в любом случае эта целенаправленность игры являет на свет некую нематериальную стихию, включенную в самоё сущность игры.

Культура возникает в форме игры, первоначально она разыгрывается и тем самым закрепляется в жизни общества, передается от поколения к поколению. Так было во всех архаических традиционных обществах. Культура и игра неразрывно связаны друг с другом. Но по мере развития культуры игровой элемент может вытесняться на задний план, растворяться в сакральной сфере, кристаллизоваться в науке, поэзии, праве, политике, Однако возможно и изменение места игры в культуре: она может вновь проявиться в полную силу, вовлекая в свой круг и опьяняющий вихрь огромные массы. Священный ритуал и праздничное состязание - вот две постоянно и повсюду возобновляющиеся формы, внутри которых культура вырастает как игра и в игре.

Игровое пространство создает внутри себя безусловный порядок. Таким образом, можно сказать, что игра творит порядок, более того- она и есть порядок. В несовершенном мире игра способна создать, пусть и временное, но совершенство. Причем порядок, устанавливаемый игрой, носит непреложный для ее участников характер. Она имеет склонность быть красивой, а слова, которыми мы характеризуем элементы игры, принадлежат, как правило, сфере эстетического: напряжение, равновесие, контраст, вариативность, завязка и развязка, разрешение. Хейзинга указывает, что сфера игры исполнена ритмом и гармонией, т.е. теми высшими качествами, которые человек может обнаружить в окружающем мире.

Каждый, по мнению Хейзинги, кто обращается к анализу феномена игры, находит ее в культуре как заданную величину, существовавшую прежде самой культуры, сопровождающую и пронизывающую ее с самого начала до той фазы культуры, в которой живет сам. Важнейшие виды первоначальной деятельности человеческого общества переплетаются с игрой. Человечество все снова и снова творит рядом с миром природы второй, измышленный мир. В мифе и культе рождаются движущие силы культурной жизни.

Хейзинга считает, что в игре мы имеем дело с функцией живого существа, которая в равной степени может быть детерминирована только биологически, только лексически или только этически. Игра – прежде всего свободная деятельность. Она необходима индивиду как биологическая функция, а социуму нужна в силу заключенного в ней смысла, своей выразительной ценности.

По мнению Хейзинги игра скорее, нежели труд, была формирующим элементом человеческой культуры. Прежде, чем действительно изменять среду, человек сделал это в своем воображении, в сфере игры. Он оперирует широким понятием культуры: она не сводится ни к духовной культуре, не исчерпывается ею, тем более не подразумевает преобладающей ориентации на культуру художественную. Хотя в силу глубоко идеализма в вопросах истории, Хейзинга трактует генезис культуры односторонне, видя основу происхождения культурных форм во все времена в духовных чаяниях и иллюзиях человечества, в его идеалах и мечтах. Тем не менее, функционирующая культура рассматривается Хейзинги всегда, во все эпохи, как целое, как система, в которой взаимодействует все: экономика, политика, быт, нравы, искусство.

Непосредственными целями игры, являются борьба за что-то и представление чего-то. В соответствии с этими целями типы игры делятся на соревнование и представление. Й. Хёйзинга отмечает, что всякая игра, с одной стороны, представляет (репрезентирует) борьбу за что-то, а с другой – является соревнованием за то, чтобы лучше представить нечто. Таким образом, эти две цели взаимопроникают одна в другую и взаимопредусматривают друг друга. В каждом конкретном случае все же на первый план выходит одна из них.

Однако в то же самое время Хейзинга отмечает, что цель игры с точки зрения здравого смысла является иллюзорной, но понять это можно, только когда оказываешься вне игры. Особенно упорно люди цепляются за иллюзии любви, которая, очевидно, тоже подобна игровому миру – со всеми присущими ему отличительными чертами, рассмотренными выше. Человек часто бывает не в силах самостоятельно вырваться за пределы магического круга любви, пока сама жизнь каким-то образом не вытолкнет его оттуда; лишь тогда приходит прозрение (как и к тому, кто проигрался и карты вчистую).

Игра как представление имеет два вида: а) репрезентация (например, спектакль) и б) воображение (себя самого кем-нибудь). Слово представлять значит ставить нечто перед глазами. Это нечто может быть дано самой природой или создано человеком.

Как показал Й.Хёйзинга, игре изначально присуще соревнование. Оно как противостояние и противоборство очевидно в играх животных, оно преобладает в играх архаичных культур. Для первобытного мышления вообще характерно дуалистическое деление мира на мужское и женское начала, на землю и небо, противостоящие друг другу; каждое существо или вещь относятся к одной или другой стороне, и таким образом весь космос рассматривается с точки зрения соперничества. Взаимодействие и соперничество сторон задают общий лад жизни. Мировоззренческий дуализм архаичных культур ярко проявляется в их праздниках, обрядах, песнях, танцах, в которых выразительно проступает элемент соревнования разных групп. Каждая победа выступает для победителя свидетельством мощи добрых сил перед злыми, поэтому соревнования имеют сакральное (священное) значение, – это не просто зрелище для проведения свободного времени. В соревнованиях выявлялась воля богов. Нередко бывало так, что два войска, прежде чем столкнуться, выделяли по одному воину для поединка, который мог решить исход противостояния. В современных вооруженных конфликтах сакральный момент ощущается, конечно, гораздо слабее, но вообще игры, как и прежде, ничуть не утратили соревновательного аспекта.

Элементы игры автор «Homo ludens» обнаруживает в самых разных сферах человеческой деятельности и на протяжении практически всей истории человечества. Они присутствуют в искусстве, поэзии («элементы и средства поэзии…легче всего понять как игровые функции»), мудрости и философии, правосудии (состязательность судебного процесса- особенно в англосаксонских странах) и даже в войне (от архаического состязания до попыток создать международные нормы ведения военных действий). Таким же образом можно говорить о присутствии игровых элементов в самых различных культурах.

Хейзинга выделял целые культуры и эпохи, стоящие «под знаком игры» (sub specie ludi). К ним он относил, например, римскую цивилизацию, несмотря на то, что многие исследователи отказывали ей в игровом характере. Но как можно было не заметить игрового характера культуры, визитной карточкой которой был девиз «хлеба и зрелищ». Причем роль организатора последних брало на себя не только государство, но и частные лица, а организация зрелищ (боев гладиаторов, соревнований колесниц и т.д.) было делом весьма дорогим, часто разорявшим даже очень богатых людей.(Кожурин, Кучина 2002)

Духовная ситуация Ренессанса также обозначается Хейзингой как игровая, несмотря на ту серьезность, с который гуманисты подходили к «воскрешению» античности. Он уподобляет великолепие ренессансной культуры веселому и праздничному маскараду, переодеванию в наряд фантастического или идеального прошлого.

Но, пожалуй, своего пика игровые аспекты достигают в европейской культуре XVII-XVIII веков. Хейзинга замечает: чтобы наслаждаться искусством Рубенса, Вондела, Бернини, не следует воспринимать их формы «совершенно всерьез», надо учитывать значительный игровой момент, проявляющийся в их творчестве. Формы барокко- формы искусства, более того- «искусственные» формы, даже тогда, когда посредством их изображается нечто сакральное. Еще более искусственность проявляется в костюме эпохи- облегающие камзолы, короткие и широкие панталоны, туфли, перегруженные украшениями (бантами, лентами, кружевами), парики. Хейзинга, не без оснований, характеризует этот костюм как игривый.

Наконец, эпоха рококо доводит элемент игры до крайности. Само определение эпохи, по мнению автора «Homo Ludens», не может обойтись без прилагательного «игривый» (Speels). Идет ли речь о мейсенском фарфоре или пастушеской идиллии, живописи Ватто или поэзии Попа, увлечении восточной или американской экзотикой- везде мы сталкиваемся с игровым началом, не имеющим себе равных в предшествующей истории европейской культуры. Причем игра пронизывала практически все стороны жизни XVIII столетия, недаром получившего название «века авантюристов»:

«Искусство управления государством: политика кабинетов, политические интриги и авантюры- воистину никогда еще не было до такой степени игрой. Всесильные министры или князья в своих близоруких деяниях, к счастью, еще ограниченные малоподвижностью инструмента власти и малоэффективностью средств, без особых забот социального и экономического характера и не стесняемые докучными подсказками инстанций, самолично с любезной улыбкой и учтивыми словами на устах подвергают смертельному риску могущество и благосостояние своих стран, словно собираются жертвовать слона или коня в шахматной игре».

Элементами игры пронизаны сообщества, характерные для этой эпохи- литературные и художественные общества, религиозные секты и даже масонские ложи. Утонченная публика группируется в различные лагеря и партии по любому поводу. Философы и ученые находят в обществе адептов или недоброжелателей- в зависимости от позиции, которую они отстаивает. В этом же ключе следует рассматривать и страсть эпохи к коллекционированию различных раритетов, гербариев, минералов и т.д. Способность доходить в игре до самозабвения Хейзинга находил весьма продуктивной для культуры- особенно такой, как рококо, нашедшей равновесие игрового и серьезного.

Блестящее развитие игровой принцип получил в музыке XVIII века. Так в 1709 году состоялись состязание между Г.Ф.Генделем и Д.Скарлатти в игре на клавесине и органе, проведенное по приказу кардинала Оттобони. В 1717 году Август Сильный, курфюрст Саксонии и король Польши, собирался устроить соревнование между И.С.Бахом и Л.Маршаном, не состоявшееся из-за неявки последнего. Наконец, галантный век- эпоха борьбы музыкальных «партий»: Бонончини против Генделя, «буффоны» против Опера, Глюк против Пиччини. Мы уж не говорим о столкновении «партий» всевозможных оперных примадонн.

XIX век, в сравнении со своим предшественником, радикально переставил акценты в системе ценностных ориентиров. Идеалом становятся труд и производство, а доминантами культурного процесса выступают общественная польза, образование и наука. Основные общественные и интеллектуальные течения этого века выступают против игрового фактора. «Ему не давали пищи ни либерализм, ни социализм. Экспериментальная и аналитическая наука, философия, политический утилитаризм и реформизм, идеи манчестерской школы- все это примеры исключительно и абсолютно серьезной деятельности. А когда в искусстве и литературе иссякло романтическое воодушевление, тогда и здесь- в реализме и натурализме, но прежде всего в импрессионизме,- стали заметно преобладать формы выразительности, более чуждые понятию игры, чем все то, что ранее процветало в культуре. Если какой-нибудь век воспринимал себя самого и все сущее всерьез, то это был XIX век».

В XX в. на первое место в Игре выдвинулся спорт. Состязания в силе, ловкости, выносливости, искусности становятся массовыми, сопровождаются театрализованными зрелищами. Но в спорт все больше проникает коммерция, он приобретает черты профессионализма, когда дух Игры исчезает. Всюду процветает стремление к рекордам. Дух состязательности охватывает экономическую жизнь, проникает в сферу искусства, научную полемику. Игровой элемент приобретает качество «пуэрилизма» - наивности и ребячества. Такова потребность в банальных развлечениях, жажда грубых сенсаций, тяга к массовым зрелищам, сопровождаемым салютами, приветствиями, лозунгами, внешней символикой и маршами. К этому можно добавить недостаток чувства юмора, подозрительность и нетерпимость, безмерное преувеличение похвалы, подверженность иллюзиям. Возможно, многие из этих черт поведения встречались прежде, но в них не было той массовости и жестокости, которые им свойственны в наши дни.

Й. Хейзинга объясняет это вступлением полуграмотной массы в духовное общение, девальвацией моральных ценностей и слишком большой проводимостью, которую техника и организация придали обществу. Злые страсти подогреваются социальной и политической борьбой, вносят фальшь в любое состязание. «Во всех этих явлениях духа, добровольно жертвующего своей зрелостью, - заключает Й.Хейзинга, - мы в состоянии видеть только приметы угрожающего разложения. Для того чтобы вернуть себе освященнасть, достоинство и стиль, культура должна идти другими путями». Фундамент культуры закладывается в благородной игре, она не должна терять свое игровое содержание, ибо культура предполагает известное самоограничение и самообладание, способность не видеть в своих собственных устремлениях нечто предельное и высшее, а рассматривать себя внутри определенных, добровольно принятых границ. Подлинная культура требует честной Игры, порядочности, следования правилам. Нарушитель правил Игры разрушает саму культуру. «Для того чтобы игровое содержание культуры могло быть созидающим или подвигающим культуру, оно должно быть чистым. Оно не должно состоять в ослеплении или отступничестве от норм, предписанных разумом, человечность или верой». Оно не должно быть ложным сиянием, историческим взвинчиванием сознания масс с помощью пропаганды и специально «взращенных» игровых форм. Нравственная совесть определяет ценность человеческого поведения во всех видах жизнедеятельности, в том числе и в Игре.
Следует подчеркнуть, что книга Homo Ludens была написана в черные годы Европы, годы наступления фашистских режимов, периода, когда в Европе со смертельной опасностью возник культ пропаганды, лжи, насилия, человеконенавистнической травли. Хейзинга отказывает этим явлениям в праве называться культурой.

Фашистский режим очень широко использовал игровые формы - факельные шествия и многотысячные митинги, награды и знаки отличия, парады и марши, спортивные состязания и юношеские союзы. На все это не жалели денег и времени. Казалось бы, можно поставить знак равенства между игрой и культурой. Но Й.Хейзинга публикует свою книгу как протест против лживой игры, против использования игровых форм в антигуманных целях, в защиту «настоящей» игры.

Культура возникает в ходе игры – вот исходная предпосылка названной концепции. Культура первоначально разыгрывается. Те виды деятельности, которые прямо направлены на удовлетворение жизненных потребностей, в архаическом обществе предпочитают находить себе игровую форму. Человеческое общежитие поднимается до супербиологических форм, придающих ему высшую ценность посредством игр. В этих играх, по мнению Хейзинги, общество выражает свое понимание жизни и мира.

«Не следует понимать дело таким образом, что игра мало – помалу перерастает или вдруг преобразуется в культуру, но скорее так, что культуре в ее начальных фазах свойственно нечто игровое, что представляется в форме и атмосферах игры. В этом двуединстве культуры и игры, игра является первичным, объективно воспринимаемым, конкретно определяемым фактом, в то время как культура есть всего лишь характеристика, которую наше историческое суждение привязывает к данному случаю».

В поступательном движении культуры гипотетическое исходное соотношение игры и неигры не остается неизменным. По словам Хейзинги, игровой момент в целом по мере развития культуры отступает на задний план. Он в основном растворяется, ассимилируется сакральной сферой, кристаллизуется в знании и в поэзии, в правосознании, в формах политической жизни. Тем не менее, во все времена и всюду, в т.ч. и в формах высокоразвитой культуры, игровой инстинкт может вновь проявляться в полную силу, вовлекая отдельную личность или массу людей в вихрь исполинской игры.

«Игру нельзя отрицать. Можно отрицать почти любую абстракцию: право, красоту, истину, добро, дух, Бога. Можно отрицать серьезность. игру – нельзя».